Стоило уложить хрупкое тело на кровать, как Делинталиор очнулся сам, открыв мутные, больные глаза.
- Мне так жаль, - сказал он хрипло, - так жаль.
- Чего тебе жаль? - тут же потребовал разъяснений Северус.
- Столько любви и заботы видели эти стены. Сотни, тысячи лет. Жертвы, отданные дракону, вместо узников его замка стали возлюбленными, хозяевами. Недоверие, ревность, боль, зависть – все сплелось в невероятный клубок, из которого в результате многолетней душевной работы родилось самое прекрасное чувство. Оно же и погубило все. Это так страшно – остаться одному, - эльф прикрыл глаза. – Если я потеряю моего Дро, я умру в то же мгновение. Но не все так слабы, как я. Господин смог. Ему удалось. Чтобы пробудить Иссинавалль, нужно вернуть сюда любовь. Тут я вам не помощник.
Люциус с Северусом переглянулись еще раз. Похоже, это уже вошло у них в привычку.
- То есть… - осторожно начал Северус.
- Любовь. Разделенная. Взаимная, - улыбнулся Делли. - Неужели…
- Мы уже занимались любовью здесь.
- Под снегом в лесу есть поляна… для праздника Пробуждения. На ней уже не раз совершался этот ритуал.
- В снегу, значит? - задумчиво уточнил Малфой, уже прикидывая комплекс согревающих. - Осталось уговорить Балтазара.
- Уговорить на что? - раздался от двери знакомый голос. Звучал он подозрительно и слегка недовольно. - Хорошо, что демоны не седеют, как магглы, мои остроухие, а то я бы давно был белым, как лунь. Я ищу вас уже несколько часов. Сложно было сообщить, что вы затеяли очередной эксперимент?
- Это моя вина, господин, - прошептал Делинталиор, осторожно поднимаясь с кровати и покаянно потупившись. - Их Высочества…
- В состоянии ответить за себя сами, - перебил его Люциус, разглядывая босого Балтазара и мысленно прикидывая, мерзнут ли демоны вообще и данный конкретный – в частности.
Северус, видимо, уловил направление его мыслей, с предвкушением улыбнулся и невинно поинтересовался:
- Зарри, а не покажешь ли ты нам некую волшебную полянку? Говорят, там весьма затейливо можно провести время, невзирая на снег.
- Да, холода чуть, - улыбнулся Хссаш, - а пользы целый…
- Вагон, - подсказал Тхашш.
Балтазар переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять, откуда в таких красивых существах столько наглости и какого-то простодушного, искреннего авантюризма. Сбежать из дома, залезть на запретную территорию, притащить с собой Делинталиора, которого вообще могли не пропустить чары, заставить его волноваться, а теперь, когда их застукали на горячем, они лишь ослепительно улыбаются и предлагают трахнуться в снегу. Нет, никогда ему не понять этих эльфов.
- Та, что для праздника Пробуждения? Есть такая. Только я вот в толк не возьму, к чему она вам, мои принцы? Просветите своего недалекого супруга, а? Имейте снисхождение к чужой недогадливости, м?
- Покажешь? - проворковал Тхашш, повисая у него на локте. - Любопытно – жуть просто.
Люциус молча встал с другой стороны и, деловито поправив теплую мантию, обратился к чувствующему себя весьма неловко Делинталиору:
- Отдыхай, мы скоро, - и, повернувшись к Балтазару, чуть ухмыляющемуся от осознания такой наглости, эльфам обычно неприсущей, поинтересовался: - Мы еще кого-то ждем?
Демон хмыкнул и, как был – босиком – перенес их в центр огромного сугроба, окруженного высокими деревьями со странной белой корой.
- Что дальше? - поинтересовался он, стоя по пояс в снегу. - Мне лечь? Вы распоряжайтесь, не стоит стесняться. Я весь ваш.
Люциус с Северусом взялись за руки и прикрыли глаза, как учил их Дел. Они пытались почувствовать то самое дыхание земли, неба и всего живого, которое лежит в основе любого эльфийского заклинания. И вот деревья послушно стряхнули с себя многовековой снег, сугроб неожиданно сместился вглубь леса, а над мерзлой землей, на которой еще остались следы пожухлой травы, возник прозрачный серебристый купол, защищающий от ветра и секущего кожу ледяного крошева.
Потом Северус скинул с себя теплую мантию и, расстелив ее прямо на холодной земле, лег на спину, увлекая за собой Люциуса, и протянул к возлюбленному руки:
- Зарри… согреешь?
От вида этих изящных, доверчиво вытянутых рук, блестящих от нетерпения глаз, от смешавшихся на ткани черных и белых волос, Балтазару вдруг стало все равно, что они сейчас на той самой поляне, где он провел столько жарких ночей, празднуя со своими эльфами праздники Пробуждения, а потом и Плодородия, что супруги ничего не помнят о тех звездных часах, когда их влажные от сумасшедшей, почти звериной страсти тела овевал теплый ветерок, а пролитое семя щедро окропляло жадную землю.
Он обнял их снова, изгоняя из мыслей то, чего они, возможно, никогда не вспомнят. Зеленую, одуряюще пахнущую траву, раздавленную их весом, запах тяжелой, плодородной почвы, шелест бесстыдной листвы, страстное пение соловьев. И две пары огромных глаз, одинаково темных от страсти, в которых отражалась целая вселенная – мириады миров, кружащих вокруг своих светил-звезд. Тихие всхлипы Элла и страстное рычание Мора, их поцелуи, горячие языки и руки…
- Зарри, наш Зар…
Кое-что все-таки изменилось. «Наш», а не «мой». Стоило ли ради этого терять их? Наверное, ни одно слово на свете не стоит смерти.
- Люблю, - мучительно, на выдохе, - люблю… вас обоих.
Ни одно, кроме этого «люблю», идущего от холодного, казалось, сердца Хссаш.
Сквозь молочную мглу ледяного тумана проступили звезды. Балтазару, лежащему на спине с заведенными за голову руками, оплетенному страстно двигающимися телами возлюбленных, вдруг подумалось, что он уже и забыл, какие они здесь огромные, эти ночные миры.
