Его формулы для сыворотки, получаемой из смеси имперского полиморфина и лакримольского чая-сиропа: утрачены.

Его развлекательные инструменты, тщательно собранные путем выслеживания более чем дюжины эльдар-гомункулов на протяжении стольких же столетий: утрачены.

Его прекрасная кисть для письма и чернила к ней, сделанные из высушенных и истолченных сущностей шестых жертв в каждом тридцать шестом ритуале церемониального цикла, который начинался каждые двести шестнадцать лет: утрачены.

Погибли даже трофеи, любимые сувениры из тех простых воинских времен. Мощи святого Астартес, которые он украл из костницы ордена. Шест орочьего босса, на который он водрузил раскрашенный череп владельца. Нервная система, осторожно извлеченная из имперского инквизитора, плавающая, будто паутина, в консервирующем чане — ее смертные муки столь ярки, что она начала подергиваться и дрожать от воспоминаний, когда он доставил ее в это изменчивое место.

Кем же был инквизитор? Наверняка кем-то важным? Он смутно вспоминает погоню, поединок под горящим городом-ульем. Это было до или после дела с хрудами и той бесконечной осады на костяных рифах? Что ж, он и не собирается вспоминать это в деталях, разве нет? Не сейчас, когда скрипториум разбит, а библиотека пропала. Он старается сохранять хладнокровие относительно произошедшего события, но чем больше раздумывает над ним, тем сложнее становится не воспринимать его близко к сердцу. Он тихо ругается про себя, подманивая ближайший крутящийся объект — обломок зеленого камня в форме слезы. Тот медленно разворачивается, подплывает к нему и останавливается под ногами. Стоя на обломке и мчась по следу красного монстра, Архендрос, наконец, чувствует, что к нему вернулась, по крайней мере, часть его достоинства.

У Архендроса Шелкового Шепота, поборника Губительных Сил и возвышенного приверженца Князя Чувств, есть мечта и миссия. Всей работой его нечеловечески долгой жизни является обязательство отыскать каждое ощущение, которое может предложить ему галактика, внести в списки каждый восторг и агонию. Его книга станет руководством по точному и совершенному взлому дверей, запирающих чувства. Следуя его завету, поколения верующих смогут отточить свои аппетиты на самых отборных стимулах, стремясь вслед за Архендросом к последней награде, которой он жаждет: полностью сбросить с себя кожу притупленных и несовершенных чувств смертного, повиснуть мокрым и ободранным в великолепной буре, имя которой — Слаанеш.

Ради этой работы он выстроил уединенное пристанище здесь, в тихом пространстве вокруг Источника. Понадобилось приложить много усилий, чтобы покорить участок этой реальности, благосклонный к его повелителю, проделать много скучной и утомительной работы и использовать кое-какие с трудом заработанные услуги.

Но результат того стоил: силовая паутина, протянутая между множеством маленьких лун, астероидов, гигантских костей и старых опустевших машин. Здесь, в павильоне шелков, сияющих пронзающими рассудок сверхъестественными радугами, были изысканные полы из фарфора и спрессованной кости, залы и парапеты из металла, камня и более странных материалов, каких требовало благочестивое поклонение Архизвращению. Наиболее ценимые им послушники становились здесь писцами и библиотекарями, а безупречным демонам-цветам его Господина-Госпожи придавалась материальная форма, чтобы они охраняли свитки, исписанные кожи, огромные книги, чьи страницы блестели от вшитых в них волокон памяти.

Теперь он жаждал возмездия. Возмездия этой ревущей неуклюжей твари, которая вырвалась из сердца Источника, вся в шрамах и стонущая от неведомых диких побоищ, затмевающая звезды и расталкивающая луны, и врезалась прямо в новый дом Архендроса.

Именно в такие моменты Архендрос почти что завидует более простодушным собратьям, что поклоняются своей Княгине, самым простым и безжалостным образом перегружая свои нервные окончания. Он иногда нанимал таких созданий в Шелковую Кавалькаду, и хотя их глупые ужимки в бою или при отправлении культа вызывали у него усмешку, по крайней мере, их крайняя развязность позволяет легко переносить подобные разочарования.

С другой стороны, он знает, как любая из этих разложившихся душ отреагировала бы на это: заскулила бы в восторге и помчалась бы навстречу погибели — предельному и последнему из всех переживаний. Архендрос не одобряет такое отношение. Он полагает, что это ничего не дает Хозяину-Хозяйке, безрассудно расточая жизни тех, кто мог бы лучше всего прославлять Его-Ее. Он в приятных деталях описал этот аргумент в своем завете — но теперь, конечно, придется записывать его снова.

Архендрос уже настигает чудовище, выбирается из шлейфа обломков, который оно тащит за собой. Его шкура явно когда-то была домом для меньших существ: среди тянущихся по коже и словно кровоточащих трещин Архендрос может разглядеть нечто похожее на здания, покрывающие ее коркой и перемежающиеся непонятными штуковинами, которые выглядят как крепления для цепей огромной длины. Кто-то владел этим существом.

У Архендроса рождается идея, которая может оказаться лучше, чем месть. Он размышляет над ней, наблюдая, как чудовище прорывается через рой кровавых сгустков с остров величиной, шипящих и покрытых струпьями, и облаченные в бронзу демоны, сидящие на них, яростно ревут, когда столкновения уничтожают их.

Возможно, это существо — не только причина его проблемы, но и решение к ней? Что за скакун бы из него получился! Наверняка на его поверхности есть какое-то сооружение, которое можно сделать своим новым дворцом, и…

Нет. Подлетев ближе, он уже может ощутить сотрясения от попыток зверя вытолкнуть себя в тусклое реальное пространство. Без чистого безумия из глубин Источника, которое поддерживает его существование, бремя внешней реальности сокрушит его. Он уверен, что трещины на шкуре уже расширяются, и видит, как угасают его цвет и жизненная сила. Что толку от скакуна, чье первое путешествие станет ему смертным приговором?

Надо уходить. Пора вернуться во внешнюю галактику, пора заново собрать Шелковую Кавалькаду и начать труды с нуля. Возможно, Слаанеш проверяет его не обилием наслаждений, но их отсутствием. Или, возможно, оно просто смеется над ним. Кто знает?

Угасающее красное существо, накренившись, пролетает мимо пустотелого мира, связанного из разрушенных боевых кораблей при помощи веревок из кожи их экипажей. Архендрос отворачивает лицо, когда существо внутри сферы насмешливо окликает его старым именем, которое, как он думал, сгинуло и забылось. Значит, теперь ему надо спрятаться среди шлейфа обломков от роя существ, состоящих из радужных крыльев, соединенных влажными кишками, которые кричат и проклинают красное чудовище. Гордость — это, конечно, хорошо, но лучше не привлекать к себе внимания, пока он не доберется до какого-нибудь другого своего жилища и откроет его арсенал.

Что ж, пора. Вздохнув про себя, слишком занятый обдумыванием планов, чтобы гнаться за местью, Архендрос Шелковый Шепот поворачивает назад, оставляя Ульгута реветь и слепо мчаться по своему пути.

Ощущение можно сравнить с чувствами пловца, угодившего в бурное течение — он беспомощен, его куда-то несет и кувыркает. Ульгут попал на край великой внешней бури и продолжает продираться вперед, сносимый течением. Тело онемело, чувства помутнели и омрачились. Он не понимает, что находится слишком далеко от тех пределов, где потоки варпа достаточно насыщенны, чтобы поддерживать в нем жизнь. Все, что знает Ульгут — если потребуется, он будет прочесывать космос в поисках хозяина вечно.

У долговязого мужчины с бугрящимися от мышц руками нет имени. Нет его и у землистокожей женщины, которой недостает зубов. Как и у бледной девочки, кисть руки которой из-за какого-то давнего несчастного случая превратилась в морщинистый огрызок. Как у всех бессловесных, голых, жалких существ, ползущих по склону холма, через пыль и мусор, под нависающим над ними небом из красно-серого камня.