— И почему же нас? — поинтересовался я. — Ради какой цели?

Абаддон снова кивнул Саргону.

— Именно это он и пытается тебе показать.

Мы, дети — обладающие амбициями взрослых и знанием о просвещении — смотрим на Город Света глазами, еще не видевшими войны. Стоит жаркая ночь. Ярко светят звезды. Ветер, когда он удосуживается подуть, остужает пот у нас на коже.

— А если они нас отвергнут? — спрашивает меня второй мальчик.

— Тогда я буду исследователем, — говорю я ему. — Отправлюсь в Дикие Земли и стану первым основателем нового города на Просперо.

Его это не убеждает.

— Искандар, есть только Легион. Стать кем-то еще — подвести наш народ.

Я призываю в руку стакан воды с другого конца стола, немного разлив по пути. Мехари приходится тянуться за своим, перегибаясь через стол. Я никак это не комментирую.

Я чувствую его зависть, но ничего не говорю и по этому поводу.

Мы…

…уже не дети. Мы — мужчины, у нас в руках дергается оружие, мечи ревут, и наш долг — поставить мир на колени.

Наш отец — существо такой силы, что на него больно смотреть, шагает через наши ряды. Он направляет меч на каменные стены чужого города.

— Просветите их!

Мехари стоит рядом со мной в боевом строю. Мы шагаем вместе, надевая шлемы в один и тот же миг. Алый Король требует, чтобы к закату город пал. Мы сделаем это. Мы…

…собираемся в зале размером с Колизей и слушаем, как Гор Луперкаль в деталях описывает гибель Терры. Тактическая аналитика закончена. Сейчас мы уже углубились в разговоры.

Высочайшая гениальность Магистра Войны во взаимодействии с собратьями-воинами отчасти уменьшилась. Когда-то он поощрял словесные баталии своих воинов, давая тем возможность улучшать планы сражений и высказывать свою точку зрения. В эту ночь чрезвычайно мало такого взаимодействия на равных. Гор много говорит и слишком мало слушает — сознает ли он еще, что все мы находимся здесь по своим собственным причинам? Что эта война имеет для каждого из нас совершенно иное значение? Под его кожей бурлит ненависть, и он полагает, будто все мы разделяем его обиды. Он ошибается.

Мехари стоит возле меня, а Ашур-Кай — за моим плечом. Джедхор несет ротное знамя, держа его высоко, среди множества прочих.

Гор Луперкаль говорит голосом бога и с божественной уверенностью. Он говорит о триумфе, о надежде, о том, как вечные стены обрушатся в прах.

Я оборачиваюсь к…

— …Ариман!

Я выкрикивал его имя уже полдюжины раз. Он либо не слышит, либо отказывается слушать. Он поднимает руки к заполненному призраками небу, ликующе крича. Трое из нашего внутреннего круга вспыхнули яростными столпами пламени варпа, не сумев выстоять против призываемых сил. Двое распались, разваливаясь на составляющие частицы, их смертные тела разрушил безответственный психический зов Аримана. Стоять рядом с ним здесь — все равно, что кричать в ураган.

Они поют имена — сотни и сотни имен, но даже остальные уже прерывают мантры и начинают переглядываться.

Я не могу рисковать, призывая губительное пламя на вершину пирамиды. При такой связи эфирной энергии оно убьет всех нас. Сила, которая скапливается вокруг нас под окутанными ореолом небесами, начинает хлестать злыми сверкающими дугами. Я уже пытался застрелить его, но ревущий ветер выхватывает болты из воздуха.

Его ритуал, его Рубрика терпит неудачу. Я подготовился к этому.

Саэрн рассекает воздух справа от меня, пропарывая рану в теле мироздания. Первым проходит Мехари, его болтер нацелен на Аримана. За ним следует Джедхор. Затем Ворос, Тохен и Риохан.

— Прекрати это безумие, — окликает Мехари нашего командира, перекрикивая ветер.

Бьющаяся дуга неуправляемой силы эфира, словно кнут, с треском проходит по боку пирамиды, сотрясая платформу у нас под ногами. Один из колдунов, все еще продолжавших стоять, ослеплен. Другого швырнуло на колени.

— Убейте его! — кричу я своим людям. С каждым ударом сердца по каналу прибывают все новые. — Убейте Аримана!

Их болтеры, словно хор драконов, открывают огонь. Ни одного попадания. Ни один не находит цель.

Ариман кричит в небо. Мехари тянется к нему, пальцы его перчатки не достают до горла нашего командующего едва ли на сантиметр, когда Рубрика вырывается на свободу. Из ауры Аримана бьют копья энергии, и за ними следует его скорбный вопль, когда — наконец-то — он осознает, что утратил контроль.

А затем Мехари умирает. Они все умирают.

Все мои воины на верхней платформе пирамиды, под незнакомыми звездами неба Сортиариуса, внезапно застывают. Мехари стоит молча, протянутая рука опадает, ее суставы утрачивают напряженность. Я вижу, что он стоит передо мной, но больше не чувствую его там. Как будто смотрюсь в зеркало и не узнаю человека, который глядит на меня оттуда. Там что-то есть, но все совершенно не так.

Мои воины падают наземь грудами брони, хельтарские гребни на головах бьются о стеклянный пол, и от них расходятся паутины трещин. Т-образный визор Мехари продолжает светиться, его голова наклонена ко мне.

Я шагаю к Ариману с секирой в руке.

Кто-то откуда-то зовет…

— …Хайон.

В горящем городе не осталось настоящих убежищ. Я прячусь от убийц, как могу, и крадусь, повернувшись спиной к обрушившейся стене уничтоженной звездной обсерватории. Пылающее рядом пламя лижет тепловые датчики в углу моего ретинального дисплея. Единственное оружие в моих руках — боевой нож, который втыкают в сочленения доспеха. Я потерял цепной меч какое-то время назад. Опустошенный и бесполезный болтер остается в магнитном захвате у меня на бедре. Тот же обзорный экран, который отслеживает температуру снаружи, сообщает мне, что у меня нет боеприпасов три минуты и сорок секунд.

Переводя дыхание, я чувствую холодное присутствие некоторой доли тревоги. В этом нет смысла. Это Просперо, мой родной мир, в день своей гибели от клыков и когтей Волков. Это случилось до провалившейся Рубрики Аримана. До того, как мы стояли на военном совете Гора. Все прочие воспоминания следовали в хронологическом порядке, но это выпало из ряда. Я оборачиваюсь и вдруг вижу, почему.

Абаддон со мной. Он стоит неподалеку, наблюдая с терпеливостью командующего. Это он произнес мое имя — бродячий воин, которого я встретил на борту «Мстительного духа» вместе с Телемахоном и Леором, а не солдат-принц из исторической хроники. Собранная по частям броня тускло блестит, отражая свет пламени. При нем нет оружия, однако он не кажется безоружным. Вокруг него витает угроза, проявления которой я не вполне могу различить. У него опасная душа. Это видно по его улыбке и в его золотых глазах.

— Почему ты здесь? — спрашиваю я его, понизив голос на тот случай, если мои слова привлекут Волков.

— Я все время был рядом с тобой, — отвечает он. — Я был свидетелем твоего детства, проведенного с Мехари, и тех лет, которые ты пробыл легионером Тысячи Сынов. Просто ты видишь меня только сейчас.

— Почему?

— Потому, что это воспоминание важно, — он подходит и приседает рядом со мной. Я обращаю внимание, что падающая дождем пыль не оседает на его доспехе, как на моем. — Это воспоминание определяет тебя в большей степени, чем любой другой миг твоей жизни, Хайон.

Не нужно быть пророком, чтобы знать это. Здесь погиб мой родной мир. Здесь Гира впервые приняла облик волка. Здесь я забрал Саэрн из подергивающихся пальцев чемпиона VI Легиона. Здесь предательство вынудило Тысячу Сынов выступить вместе с мятежниками и безумцами против невежества и обмана. Здесь меня отделяли от смерти считанные часы, пока Леор не нашел меня среди пепельных руин.

Утверждение, что этот день определяет меня сильнее, чем какой-либо другой — едва ли откровение.

Возможно, мне должно быть неуютно, что Абаддон идет рядом со мной в моем сознании. На самом деле верно обратное: его присутствие успокаивает, а слабое любопытство заразительно.