Голгоф попытался разглядеть, что происходит в дальних частях линии атаки. Конница обратилась в смятение, лошади застряли на баррикадах, в смешавшейся массе люди и звери затаптывали друг друга насмерть. Некоторые избежали свалки и растянулись длинной цепью, галопируя вперед — кое-кто даже добрался до самой стены, и конные лучники стреляли прямо вверх, а солдаты собирали по кускам лестницы, чтобы взобраться на укрепления. Со стен уже стекали потоки мерцающей кислоты, окатывая тех, кто пытался подняться, и стрелы падали густыми волнами.
Хат справлялся лучше. Его люди мчались вперед, увлекаемые потоком воинов Змеи. Они сильно уменьшились в числе из-за оборонительных сооружений, но это значило, что те, кто был достаточно силен, чтоб прорваться, не были обременены теми, кто пал. Хат на самом деле не командовал ими — никто не мог по-настоящему руководить такой ордой, она неслась вперед скорее по инерции, чем по приказам — но Голгоф хотел, чтобы его старый друг был здесь, как представитель племени Меча.
Яркие магические стрелы взмывали вверх над всем войском варваров. Их выпускали таинственные южные убийцы, и с каждым выстрелом крошечная фигурка падала с укреплений, чтобы упасть и разбиться о землю далеко внизу. В ответ с одной из башен вдруг ударили яркие копья молний, прямо в сердце смешавшейся конницы. Вспышка белизны, и на ряды варваров посыпался мокрый ливень обращенной в пыль земли, конской и человеческой плоти.
Они умирали, как и люди по всей стене. Голгофу не было до этого дела — он видел достаточно много умирающих и достаточно многих убил сам. Места для сочувствия не осталось, все внутри него заполнил гнев, казалось, готовый взорваться. Он двигался вброд по пролитой крови к стене, ряды воинов вокруг него редели, стрелы утыкали его щит, вознесенный над головой, а волосы и кожа стали липкими от брызг крови.
Внутри стены было сухо и темно. Сквозь камень начали просачиваться звуки битвы — глухой пульс боевых кличей и воплей, перемежающихся внезапным ревом пушек и грохотом, с которым магические залпы ударялись в землю.
Тарн вытащил кинжал и зажал его между зубами. Боком он втиснулся в расщелину и начал продвигаться вверх. Крепкая кожаная одежда защищала его от острых камней. Кинжал был его единственным оружием, потому что здесь, в середине стены, не было места, чтобы брать с собой щит или меч. Тарн не возражал — кинжалом он мог убивать лучше, чем большинство людей — чем бы то ни было другим. По правде говоря, он был достаточно силен, чтобы обходиться даже голыми руками. Грик выбрал его еще при рождении, отделив от более слабых младенцев очень простым способом: он держал их на холоде все дольше и дольше, пока не остался только один, и это был Тарн.
Для большинства эта трещина была бы слишком узкой, но Тарн был стройным и гибким, все его тело состояло лишь из мышц и костей. Массивные камни, из которых была выстроена стена, слежались за долгие века, но при этом немного сдвинулись с мест, так что остались промежутки, достаточно большие, чтобы туда мог протиснуться худой человек.
По мере того, как он взбирался, глухие отзвуки сражения смещались — снизу доносился громоподобный рев орды, сверху — грохот орудий и треск колдовства. Он чувствовал запах благовоний и парфюмов, которыми умащали себя служители Бога Наслаждений и с помощью которых производили ритуалы. Многие могли бы назвать этих людей женоподобными, но Тарн видел, в какое жуткое месиво они превращали охотников и падальщиков, которые попадались в руки их патрулей, и знал, что они были столь же безжалостны, как самый горделивый варвар. Он слышал слухи, что легионеры не чувствуют боли, как все. Их магия была столь же смертоносна, как у самых могущественных племенных колдунов, и к тому же они советовались с демонами, строя свои планы.
Порой Тарн размышлял, не мог ли он стать хорошим слугой для леди Харибдии. Боги знали, что он не слишком предан Изумрудному Мечу или Голгофу. Он сбежал со службы Грику, когда стало ясно, что старик обезумел так же сильно, как и мутировал, и присоединился к Голгофу по большей части из-за того, что погиб бы один в горах, и Голгоф казался наилучшим вариантом для убийцы, жаждущего выжить. Тарн даже не ненавидел легионы, как большинство племен — он вообще никого не ненавидел и просто считал, что все остальные — второстепенны перед его собственными желаниями выжить и найти себе приключений. Но судьба решила, что Тарн должен достаться Изумрудному Мечу, а не леди Харибдии, поэтому Тарн убивал для Голгофа и наслаждался этим, пока мог.
Тарн протискивался вверх по трещине, пока не выбрался через пол крохотной комнаты, заключенной в глубине стены. Воздух был спертый, дышалось с трудом. От сильного запаха пряностей и какой-то странной алхимической субстанции обжигало глаза. На стене, коптя, горел единственный зажженный факел — Тарн решил, что какое-то забытое заклинание не давало ему угаснуть.
Он взял кинжал в руку и осмотрелся, чтобы убедиться, что он в безопасности. С одной стороны пол просел, вероятно, из-за трещины в стене внизу, и открывал взгляду расщелину, из которой он выполз. Стены были какие-то странные, покрытые сложными узорами с необычной текстурой — только со второго взгляда Тарн понял, что они увешаны растянутыми и выделанными кожами, усеянными татуировками. Узоры искажались и скручивались на глазах у убийцы, на него как будто уставился призрачный взгляд — но он выкинул эту мысль из головы и бесшумно вышел через единственную дверь в комнате.
Выход находился под деревянной лестницей. Очевидно, солдаты поднимались по ней на укрепления, об этом можно было сказать по бряцанию доспехов и топоту ног. Тарн чувствовал запах пота и духов воинов, слышал неразборчивое бормотание — видимо, молитвы их богу. Он выглянул между досками ступеней и увидел десятки босых ног, многие из которых были покрыты старыми неглубокими ранами, нанесенными самими воинами.
Бойцы прошли мимо, и Тарн быстро выкарабкался на лестницу. Она была узкая, и воздух по-прежнему был затхлым, но на этот раз доносящиеся сверху запахи были смешаны со зловонием крови и смерти. Тарн хорошо знал эти ароматы — это место, хотя и странное и наполненное многими непонятными ему вещами, все же было полем боя, таким же, как и все остальные. И лишь на поле боя Тарн чувствовал себя как дома.
На стенах висели золоченые иконы, формами напоминавшие свернувшихся змей или переплетенные ветви. Повсюду были следы царапин, над дверью в самом верху лестницы был прибит старый гниющий труп. Он был одет в обрывки униформы легиона, поэтому Тарн предположил, что это преступник, убитый за какое-то нарушение и вывешенный в наказ остальным. Эти люди не так уж сильно отличались от его народа, подумал Тарн.
Пока что он был один. Но Тарн знал, что стены не только кишат легионерами, есть еще и несколько других лазутчиков, которые так же, как он сам, пробираются в сердце обороны.
Некоторые направятся в казармы, чтобы убивать резервных бойцов и оттянуть легионеров от стен. Другие, как Тарн, должны устроить как можно больший переполох на самих укреплениях. Большинство, конечно, не пройдет дальше стен или бастионов, но те, кому это удастся, принадлежали к числу самых хладнокровных убийц в горах.
По ту сторону двери стоял стражник — Тарн услышал сквозь дерево, как тот дышит. Он тихонько приоткрыл дверь и вонзил кинжал за ухом часового, даже не глядя за порог. Убийца поймал тело, вытер клинок об атласную униформу, положил труп прямо у порога и закрыл дверь за собой. Так Тарн впервые убил одного из этих врагов — еще одно убийство для бесконечного каталога, который он хранил у себя в голове. Немногие из подобных ему людей так долго считали свои жертвы, но Тарн считал, хотя ему понадобилось бы какое-то время на пересчет, чтобы назвать конечную цифру.
Лестница закончилась, и Тарн оказался в коридоре под самыми укреплениями — потолок коридора был полом для верха стены, и здесь, внизу, слышался топот десятков ног, выкрикиваемые приказы и свист летящих стрел. Тарн устремился по коридору и вышел на свежий воздух, на уступ в задней части стены, по которому можно было пройти вверх, к бастионам. Уступ был узок, чтобы затруднить продвижение врагов вниз, и это был единственный способ достичь уязвимых казарм и командных постов, если не считать очень длительного падения. Оборонительные сооружения были хорошо продуманы и выстроены таким образом, чтобы атакующие попадали в узкие места, где их могли бы удержать или уничтожить относительно немногочисленные обученные воины, или же так, чтобы они застряли на стенах, где на них обрушились бы пушки и лучники.
