За два дня странствия от Стрельчатого Пика к внешним предгорьям дорога постепенно становилась все более и более четкой. На пути пролегли глубокие колеи, оставленные колесами повозок, в более крутых местах в камне были вырезаны ступени, которые выглядели изношенными. Мелкие поселения, не более чем скопления шатров, жались к склонам вокруг дороги, и временами из хижин и лачуг появлялись торговцы и нахваливали свои товары, пока не понимали, что ведущие караван люди с суровыми лицами, скорее всего, неважные покупатели. Чтобы обозначить границы сферы влияния Грика, не нужны были ни ограды, ни укрепления, ибо дорога была одним из очень немногих безопасных путей к нынешнему местонахождению его города, и такие пути постоянно держало под наблюдением множество глаз, верных вождю.
Голгоф постарался сделать так, чтобы его собственные воины не выглядели подозрительно. Качественное и необычное оружие, которое они нашли в грузе, было спрятано под шкурами, закрывающими повозки, а железные знаки, которые носили люди Грика, висели на их шеях на шнурах из сухожилий. Крон сидел рядом с Голгофом на задней повозке, натянув капюшон своей мантии глубоко на лицо. Если бы их начали расспрашивать, Крон должен был занять место колдуна, который вел караван к Змеиному Горлу. В определенном смысле это даже не стало бы обманом, потому что если Крон не был колдуном, то никто им не был.
Хат сидел на передней повозке и тыкал в бока вьючных зверей заостренным посохом, погоняя их. Ближайший часовой слез со своего поста и трусцой подбежал к ведущей повозке. Это был старый, седой воин, у которого на лице было столько шрамов, что сложно было разобрать черты. Он был закутан в меха, и на тыльной стороне руки, сжимающей копье, виднелось выжженное клеймо в виде разбитого на четыре части круга, тот же символ, что и на знаках Грика.
Он был одним из круга приближенных Грика, воинов, отобранных за верность и принесенную пользу, которые беспрекословно подчинялись приказам вождя. Вокруг Грика будет много таких мужей, сильных и абсолютно преданных. Они были обязаны ему жизнью, зачастую в буквальном смысле — по большей части это были люди, брошенные в детстве бедными или ушедшими в другие места родителями, которых подобрали и взрастили в шатре самого вождя, и они стали словно продолжения его тела. Этот человек, который достиг немалых лет, учитывая продолжительность жизни горцев, должно быть, был унаследован Гриком от предыдущего вождя. Он, как и десятки ему подобных, стоял между Голгофом и будущим Изумрудного Меча.
Хат показал свой железный кружок, и часовой заглянул под шкуры передней повозки, чтобы глянуть на оружие и свертки с данью, привязанные под ними. Удовлетворившись, он махнул рукой.
Караван пошел дальше. Голгоф смотрел, как из-за холмов вырисовывается город шатров. Лоскутное одеяло приглушенных цветов раскинулось между покатыми подножьями, и с этого расстояния люди, толкущиеся на улицах, казались множеством темных точек. Город был крупнейшим поселением в горах, наверняка самым большим за все время после падения Стрельчатого Пика. Голгофу, который вырос в обычной деревне, он казался почти невозможно огромным. На улицах между шатров можно было легко заблудиться, и там, должно быть, была скрыта тысяча укромных уголков, где можно было затаиться. Даже отсюда Голгоф чувствовал запах города — дым, пот и готовящуюся пищу.
Огромный и мобильный город мигрировал вместе со сменой времен года, от подножий гор до равнин, откуда виднелись стены леди Харибдии. Население переносило свои дома из шкур и ткани на собственных спинах и вьючных рептилиях и гнало перед собой стада овец и коз. Каждый шатер был окрашен в свой цвет и щеголял символом клана или гильдии на боку. Дым колоннами поднимался от кухонных костров и огней, над которыми из черного горного железа ковали оружие для солдат Грика. На площадках между шатрами солдаты устраивали тренировочные поединки, и Голгоф знал, что сейчас в темных уголках города ведутся иные, куда более реальные бои.
Голгоф оценил население города, как более чем двадцать тысяч душ, больше горцев, чем когда-либо собиралось в одном месте со времен Стрельчатого Пика. Они дрались, пили, совокуплялись, выплавляли железо и охотились, добывая пищу, необходимую для того, чтобы пережить следующую миграцию. В центре всего этого, как говорили путешественники, находился просторный шатер, что был сшит из сотен шкур и украшен огромным четырехчастным кругом, и охраняли его крепкие воины, облаченные в меха. Там их должен ждать Грик, восседая на троне из резной кости, с толстыми медвежьими шкурами под ногами, в окружении дюжины жен, наблюдающих из теней. Грик был судьей и покровителем горожан, он выбирал воинов и разрешал споры, отдавал приказы на казни, когда в нем поднимался гнев, и прощал слабых и подлых, когда эль делал его мягким.
Если бы они знали, как слаб на самом деле Грик, и какого вождя они могут получить, если захотят, племя Изумрудного Меча снова может стать великим. Но они не знали, они были слепы, и Голгофу придется заставить их видеть.
— Пора тебе уходить, Крон, — прошептал Голгоф, когда караван проехал мимо первых городских шатров.
— Конечно. Скоро это будет не место для старика.
Они оба знали правду. Это был бой для Голгофа. Крон научил воина всему, чему мог, но именно Голгоф должен был пролить кровь Грика.
Двое спрыгнули с повозки наземь. Крон взмахнул плащом и исчез, растаял в немытой толпе варваров. Голгоф попытался разглядеть его, но тот просто пропал из виду. Наверное, опять какое-то колдовство. Или просто умение быть незаметным.
Караван вышел на грунтовые улицы города, мимо хижин, которые теснились у просторных шатров из выделанных шкур с развевающимися над ними знаменами, мимо загонов для животных и стаек детей. Калеки-попрошайки обходили караван по широкой дуге, без сомнения, зная, что стражники Грика не отличаются щедростью. Люди племени наблюдали за караваном с порогов своих жилищ, вероятно, размышляя, достаточна ли будет дань в этом году, чтобы Грик стал на какое-то время милосерднее. Запахи теперь стали сильнее, пахло немытыми телами и сотнями горящих очагов, и звуки тоже стали громче — неразборчивые беседы, перемежающиеся криками или отдаленными взрывами смеха.
Это был целый мир, совершенно отличный от горного уединения, но Голгоф подозревал, что он не менее опасен. Он ясно чувствовал взгляд Грика, наблюдающий за этим городом, постоянно и бдительно выслеживающий врагов и требующий верной службы.
Глаза жителей были темными, уставшими от страха. Сторожевые башни отбрасывали на город тени, похожие на железные прутья решетки. По каждой улице, которой проходил караван, бродили патрульные отряды мечников. Голгоф мало знал о городах, но инстинктивно чувствовал, что этот город туго скован цепями воли его правителя.
Голгоф трусцой подбежал к началу каравана. Хат протянул ему топор, железо которого все еще было окрашено в цвет ржавчины из-за засохшей крови. Он чувствовал, как его воины напряглись — в любой момент один из людей Грика мог задаться вопросом, почему он не видит среди охранников каравана знакомых лиц, и кто-нибудь потребовал бы ответа, куда они дели своего колдуна. Пролетит стрела, пулька пращи или метательный нож, ударит в цель, и они окажутся окружены.
Часовые на башнях, усеивающих город, внимательно смотрели вниз. Рептилии зарычали, и группа охотников с лицами, измазанными кровью добычи, уставились на Голгофа и проходящий мимо караван.
Дорога, по которой они шли, вела все глубже и глубже в город, пока наконец не показался огромный шатер вождя, окутанный пеленой дыма от костров, которые жгли вокруг стражники. Люди Голгофа теперь были достаточно близки, чтобы ринуться в атаку и надеяться, что доберутся до Грика, прежде чем их убьют. Голгоф видел густой жирный дым, что, извиваясь, выползал между шкур шатра, и белое от холода дыхание стражи в пятьдесят человек.
Концентрация была последним и самым важным уроком Крона. Контроль. Сделать кровь холоднее, а сердце — спокойнее. Голгоф никогда прежде не ценил такие вещи, но теперь, прокрадываясь через город, который сам по себе был врагом, он понял, что это, возможно, все, что у него есть. У него снова были когти и зубы медведя, скорость хищной горной птицы и острые, как иглы, чувства змеи, лежащей в засаде. Но были также и стойкость самих скал, холод осенних дождей, прочность мира, окружающего его. Голгофу надо было собрать все это вместе, хотя он никогда этого раньше не делал. Он уже мог взять часть силы, о которой говорил Крон, но мог ли он ее контролировать?
