— Спасибо, — произнес он мгновением позже. — Я понял, что ты имел в виду.

Вариель кивнул.

— Я надеялся, что так и будет, — он встретился взглядом с черными глазами пророка. — Извиняюсь, что ударил тебя.

— Я это заслужил.

— Да, заслужил. Однако я все же извиняюсь.

— Я сказал, все в порядке, брат. Извинения излишни.

Вариель кивнул снова.

— Если так и есть, то можешь попросить всех остальных опустить оружие?

Талос оглянулся. Оба воина из Третьего Когтя вскинули болтеры. Первый Коготь, подобно зеркальному отражению, так же стоял, наведя оружие на цель. Даже несколько ожидающих операции Повелителей Ночи, которые лежали на операционных столах, держали пистолеты и были готовы выстрелить в любой момент.

— Ivalastisha, — сказал Талос. — Спокойно.

Воины медленно, но синхронно опустили оружие.

Вариель жестом указал в сторону.

— Пойдем. Я должен провести ряд анализов твоей крови…

— Тесты могут подождать, Вариель.

В холодных глазах Вариеля мелькнула какая-то непознаваемая эмоция, никогда прежде в полной мере не озарявшая его черты.

— Я уверен, что ты умираешь, — он понизил голос. — Я спас тебя в прошлом. Позволь мне осмотреть тебя, и увидим, смогу ли я спасти тебя еще раз.

— Лирическая чепуха, — бросил в ответ Талос. Но его кровь похолодела, как будто в нее хлынули притупляющие нервы боевые наркотики.

«Твое тело отвергает модификации, вызванные геносеменем. С возрастом с каждой полученной раной твои регенеративные процессы нарушаются. Ты больше не в состоянии исцелиться от порчи, которую причиняет твоему телу кровь Керза. Некоторые люди просто не подходят для имплантации генного семени. Ты один из таких».

Талос ничего не ответил. В голове прокручивались слова, сказанные Рувеном во сне, и им подобно дикому хору вторили слова Вариеля. Мраморный лик пророка обратился в сторону помещения.

— Это лишь гипотеза, — произнес он.

— Да, — признался Вариель. — У меня было мало возможности изучить физиологию Легионес Астартес первого поколения на практике. Но я поддерживал жизнь моего лорда Черное Сердце на протяжении веков, сочетая изобретательность и древнюю науку, при этом работая с глупцами, практиковавшими могущественную магию крови. Я знаю свое ремесло, Талос. Ты умираешь. Твое тело больше не функционирует как должно.

Талос шел следом, пока он говорил. В боковой комнате апотекарий указал на операционный стол, увитый цепями. С потолка комнаты свисала многосуставчатая паукообразная машина с разнообразными сканерами, резаками и зондами на конце каждой из лап.

— Не обязательно ложиться сразу. Более подробные тесты последуют после этих подготовительных процедур, но для начала я хотел взять на анализ кровь из вены и из горла. Затем мы просканируем твой череп. И только потом продвинемся глубже.

Талос молча согласился.

Еще один человек умер на руках Септима. Он выругался на нострамском.

Хирург, с которым он работал, вытер лицо кровавыми руками, будто бы это сделало его чище, а не добавило новых пятен.

— Следующий, — сказал человек ближайшим сервиторам.

Они притащили корчащуюся женщину в грязной корабельной униформе. Ей оторвало ногу болтерным выстрелом. Жгут, перетягивавший бедро, спас её от холодной, судорожной смерти от кровопотери. Септим поморщился, взглянув на то, что осталось от её левой ноги ниже колена. Её глаза были расширены, а зрачки — сужены. Она шипела, дыша сквозь стиснутые зубы.

— Кто ты? — спросил он мягко, в то время как медик запросил её имя и должность.

— Марлона, — ответила она Септиму, — третья оружейная палуба, правый борт. Заряжающая.

Она зажмурила глаза на мгновение.

— Не превращайте меня в сервитора. Прошу вас…

— Он не будет, — заверил её Септим.

— Спасибо. Ты Септим?

Он кивнул.

— Наслышана о тебе, — сказала она и снова упала на стол, прикрывая глаза от яркого света ламп над ней.

Медик снова вытер лицо, явно прикидывая, сколько придется работать, и стоит ли оно его крайне ограниченных запасов аугметики. Только офицеры могли рассчитывать на бионические органы или конечности, и едва ли подобные шансы были у отребья с нижних палуб.

— Она не сможет выполнять свои обязанности с одной ногой, — сказал Септим, понимая, что дело проиграно.

— Работу заряжающего может выполнять кто угодно, — ответил медик. — Чернорабочих легко заменить.

— Примарис, — прошипела Марлона, преодолевая боль. Пот лился с нее градом. — Квалификация примарис. Не просто…не просто заряжающая… еще оператор погрузчика. И заряжающая.

Хирург затянул жгут, вызвав новый всхлип.

— Если я узнаю, что вы лжете мне, — обратился к ней хирург, — я сообщу Легиону.

— Не лгу. Квалификация примарис, клянусь, — голос женщины слабел, и взгляд перестал фокусироваться.

— Назначить ей аугментацию степени омега, когда ситуация нормализуется, — приказал медик сервитору-ассистенту. — Стабилизируйте её состояние и прижгите рану.

Марлона потеряла сознание. Хотя, полагал Септим, она очнется, если он прижжет культю, чтобы остановить кровотечение. Он испустил еле сдерживаемый вздох, проклиная Орден Генезиса за их фанатичную атаку. Трон Пламенеющий, да они задали кораблю хорошую трепку.

Медик ушел осматривать следующего пациента на другом операционном столе, и их поток все не иссякал. Септим следовал за ним, и его взгляд остановился на Октавии, когда он осматривал помещение. Она стояла посреди бойни, и на её бледной коже не было ни следа крови мертвых и умирающих вокруг. Он смотрел, как она перевязывает волосы в хвост, видел нерешительность в движениях её рук, когда она переходила от стола к столу, стараясь никого не касаться. Она задерживалась лишь возле тех, кто был без сознания, и дотрагивалась пальцами до их лиц, произнося несколько слов утешения или проверяя пульс. Стоя посреди этого смердящего пристанища умирающих еретиков, Септим улыбнулся.

Вариель постучал по экрану, показывая на столбцы данных на гололите.

— Видишь взаимосвязь?

Талос смотрел на дрожащие гололитические таблицы противоречивых данных и сотни рядов рунических символов.

Он покачал головой и сказал.

— Нет, не вижу.

— С трудом верится, что когда-то ты был апотекарием, — ответил Вариель, испытывая редкий приступ тихого негодования.

Талос указал на накладывавшиеся друг на друга показания.

— Я вижу изъяны и нарушения в кинетике тела. Еще вижу ухудшения и непроизвольные всплески мозговой активности.

Как просто, однако, было рассказывать о своей болезни отстраненно. Сама мысль вызвала у него улыбку, которой мог бы гордиться Узас.

— Я не имел в виду, что не понимаю того что вижу, Вариель. Я говорю о том, что не могу понять, что ты в этом нашел особенного.

Колеблясь, Вариель решил пойти другим путем.

— Ты хотя бы видишь всплески мышечной активности и прочие потенциально фатальные симптомы?

— Вероятность этого есть, — допустил Талос, — но не критичная. Скорее, всю жизнь меня будут преследовать боли, чем вдруг моя жизнь оборвется.

Звук, изданный Вариелем, был подозрительно похож на вздох сожаления.

— Так и будет. Но взгляни вот сюда.

Талос смотрел, как цепочки результатов мерцали, обновляясь снова и снова. Цифровые руны вращались по кругу, таблицы плавали в гололитическом танце, лишенном какого-либо ритма.

— Я вижу, — наконец сказал он, — мои прогеноидные железы, они… не знаю, как это описать. Они слишком активны. Кажется, что они все еще поглощают и обрабатывают генетические маркеры.

Он дотронулся до шеи, вспоминая, как несколько часов назад удалял генное семя Ксарла.

Вариель кивнул, позволив себе слегка улыбнуться.

— Зрелые прогеноиды всегда активны: они впитывают генетическую информацию и опыт воина, в организме которого функционируют.

— Я знаю, как работают прогеноиды, брат.

Вариель поднял руку, чтобы успокоить пророка.

— Теперь смотри. Твои прогеноиды всегда были гиперактивны, как мы уже знаем. Чересчур даже. Они сделали состояние твоего организма нестабильным, и, возможно, явились причиной твоих пророческих способностей. Однако сейчас они взбунтовались. Прежде они все еще пытались усовершенствовать тебя, превратить из человека в одного из Легионес Астартес. Но развитие завершилось. Тебе дальше некуда совершенствоваться. Ты уже стал одним из нас. Сверхпродуктивность достигла своей критической точки. В большинстве случаев имплантированные органы стали бы увядать и умирать в теле. Твои же слишком сильны. Они отравляют носителя вместо того, чтобы угасать самим.