Сургит подбежал к разрушенному Дредноуту и затряс кулаком перед лицом Сцеволлы. “Сукин ты сын! Этот должен был быть моим!”

Ларсус оттеснил Сургита в сторону. “Сцеволла, нам надо идти. Армия лорда Х’раксора прорвалась.”

Ворота были забиты мутантами в масках, которые дрались друг с другом за право первыми пройти в брешь. Защитники бастионов сосредоточили на этом полчище огонь, но через труп каждого скошенного ими отродья перелезали еще два таких же. Позади бурлящей умирающей массы воины-берсерки, одетые в алые доспехи и шлемы с разверстыми ртами, прорубались сквозь этот сброд цепными мечами, распевая хвалы своему кровавому божеству.

Отделение Сцеволлы находилось в широком дворе, протянувшемся между защитной стеной и грандиозными строениями города. Справа громыхал барьер боевых танков, стремящихся заткнуть брешь. Слева подходили ряды солдат в противогазах. Впереди, через двор, зиял вход в мануфакторум, с трудом различимый через туман, верх комплекса терялся в красных облаках. Из смыкающихся челюстей плоти и металла был только один путь — вперёд.

“Бойцы, за мной!” Сцеволла припустил через скрывающий туман к огромным дверям.

Мануфакторум был индустриальным собором. Топки горели алтарями голодного пламени, и огромные баки, как священные кадила, истекали дурнопахнущими испарениями. Машины шипели, с нетерпением ожидая возвращения к жизни, трубы и мостки спиралями завивались вверх в отзывавшуюся эхом тьму. Дверь, продырявленная одним мелта-зарядом, не оказалась препятствием, равно как и беспорядочное сопротивление фабричных охранников; внутренности сорока человек украсили пол.

Сургит плюнул на трупы: “Мы бежали от армии, чтобы схлестнуться с простыми разнорабочими.”

“Мы не бежали, брат, — резко возразил Ларсус. — Мы на охоте, помни это. Шваль снаружи не заслуживает наших усилий.”

“Тихо,” — бросил Сцеволла, и Сургит и Ларсус отступили друг от друга. “Как Манекс?”

“Способен проламывать черепушки.” Манекса перетащил в безопасное место Опус. Его броня была усеяна дырами, а половина лица представляла месиво из плоти. “Со мной бывало и похуже.”

“Ферокс?”

Ларсус пожал плечами. “Найдёт нас, когда наестся.”

“Шарн, Икарус, готовы к бою?”

Шарн поклонился, затем продолжил играться с белым пламенем ближайшей печи. Икарус стоял на коленях, баюкая отсечённую голову фабричного чернорабочего.

“Зачем они сражаются с нами? Мы являем им свою мощь, однако они отказываются следовать нашим путём. Мы проповедуем мечом и огнём, но с каким результатом? Миллионы их гибнут за свою веру в мёртвого Бога-Императора. Мы предлагаем тайное знание звёзд, но они предпочитают умереть в невежестве. Почему, мой капитан?” Щеки Икаруса испещряли дорожки кровавых слёз.

Сцеволла мягко поднял подбородок боевого брата своей бронированной рукавицей. Шрамы на юном лице были свидетельством множества побед.

“Боги требуют жертв, мальчик. Мы — жнецы, утоляющие их вечный голод. Эти люди — не более чем животные, годящиеся лишь для священного костра. Не проливай слёз над судьбой слабых.”

“Но я должен, капитан. Я буду плакать, пока вся вселенная не преклонит перед богами колени.”

Сцеволла оценил рвение Икаруса, но не сказал больше ни слова. Пусть смакует эту ложь. Когда-то Сцеволла тоже верил, что его призвание состоит в сокрушении уз порядка, сковывающих галактику, но он познал на горьком опыте, что боги требовали войны лишь ради пустячного развлечения. Лорд Х’раксор сражался всуе, чтобы завоевать славу, ибо как-только они устанут от него, он будет свергнут и забыт. Наверное, и восстание Хоруса было для богов не более, чем кратким увеселением. Возможно, им доставило удовольствие видеть, как их слуга пал на грани победы, и наблюдать, как его армии скатываются во взаимную вражду. Именно ради их забавы Сцеволла рыскал по галактике, ведя бесконечную кровавую охоту.

Пока он размышлял о воле своих божественных повелителей, незваные воспоминания наводнили его ум…

…Сцеволла держал на коленях умиравшего Космодесантника, чья жёлтая силовая броня была забрызгана грязью битвы. Точно также были заляпаны тусклые доспехи Сцеволлы. Окружающая буря войны, по ощущениям, отдалилась на десять тысяч лет. Сцеволла смотрел вниз на лицо боевого брата: аристократический нос, мощный подбородок, хорошо вылепленный череп благородного воина, непокорного даже в преддверии смерти. Серебристые глаза гасли по мере того, как по капле утекала жизнь, их стекленеющий взгляд преследовал Сцеволлу.

“Алеф, мой друг, ты можешь спасти себя!” Сцеволла давился словами. “Зачем ты поверил вранью Ложного Императора? Твой повелитель — Хорус. Ты знаешь это, брат. Скажи это!”

Внутри Космодесантника оставалась лишь малая искра жизни, но губы Алефа не шевельнулись. Молчание разожгло гнев Сцеволлы.

“Будь ты проклят, Алеф! Мы поклялись завоевать галактики вместе, в вечном крестовом походе, никто не мог остановить нас. Помнишь, как мы зачистили Гаруспик Крора? Как мы в одиночку защитили монастырь Сатрапоса от орочьих орд Старбайтера?”

В эру Великих Крестовых Походов, когда Легион Сцеволлы звался Лунными Волками, Имперские Кулаки сражались с ними бок о бок во множестве битв. Было общеизвестно, что Хорус, примарх Лунных Волков, уважительно пошутил как-то, что война между его Легионом и Имперскими Кулаками длилась бы бесконечно.

На Цестусе II, в битве при Трэльском Водопаде, Сцеволла спас капитана Имперских Кулаков Алефа от анаков, чудовищных аборигенов планеты. Узы дружбы связали двух Космодесантников, и, когда пути их Легионов пересекались, они вместе бились во многих сражениях. Но после того, как Хорус показал свою истинную сущность, Сцеволле не удалось убедить друга в том, что путь Воителя ведёт к славе. Восстание разделило их, и они не виделись до осады Императорского дворца на Терре, когда Сыны Хоруса атаковали Врата Вечности, охраняемые Имперскими Кулаками. Сцеволла разыскал своего бывшего боевого брата в мясорубке поля боя. Они сразились, и Алеф пал, пронзённый мечом Сцеволлы.

Сцеволла помнил последние слова, сказанные им умиравшему Космодесантнику. “Вся слава, за которую мы сражались, брат, обратилась в прах.”

Только тогда губы Алефа шевельнулись. “Не за нашу славу, брат, — выплюнул он вместе со сгустком крови. — Во славу Императора.”

Сцеволла фыркнул.“Твой Император сражается, защищая людей без чести, слабаков, рабов, которые прячутся, пока мы, доблестные мужи, проливаем за них свою священную кровь. Твой Император мог бы стать богом, а мы — его ангелами, но он предпочёл впрячься в ярмо охраны своего блеющего стада.” В словах Сцеволлы появилась настойчивость. “Загляни в свое сердце. Ты знаешь, что я прав.”

Алеф покачал головой.

Горячие слезы заструились по щекам Сцеволлы. “Я предлагаю тебе свободу, брат, а ты выбираешь смерть.”

Сцеволла страдал от сотен ран, но ни одна ещё не болела так сильно. Алеф осудил Воителя, и принудил руку Сцеволлы к братоубийству. Алеф предал своего боевого брата.

“Дурак!” — зарычал Сцеволла. “Я спас тебя. Ты обязан мне жизнью. Слушай меня. Я снова могу уберечь тебя: отрекись от ложного Императора и присоединяйся ко мне.”

Алеф хрипло рассмеялся. “Если бы Император наделил меня даром предвидения, я предпочел бы быть заживо растерзанным анаком, нежели спасённым отпрыском безумного подлеца.”

Ярость овладела Сцеволлой. Пронзительная горечь страдания сменилась гневом, сладким на вкус.

“Ты дерзаешь насмехаться над Воителем? Я клянусь, и призываю четырех богов в свидетели, что отомщу за твои оскорбления тысячекратно.”

Безумный смех эхом отозвался в голове Сцеволлы.

“Я буду выслеживать и убивать твоих потомков, до конца времен. Твои сыны будут страдать от моего клинка из-за твоей преданности твоему слабосильному Императору.”