«Сейчас я чувствую, что лучше контролирую свои эмоции, после того как сфокусировалась на Гейл».

Такой мысленный разговор происходит в течение нескольких секунд. Я делюсь этим, поскольку терапевты в процессе обучения интересуются, как я справляюсь со своими чувствами. «Как вы остаетесь такой присутствующей и при этом держитесь в границах?» Размышляя над этим вопросом, я понимаю, что не защищаюсь и не выстраиваю границ. Осознание того, что в определенный момент меня лично затрагивает скорбь клиента, позволяет мне целенаправленно переключиться на словесное и эмоциональное принятие его опыта и помогает тем самым сдерживать свои эмоции. Я испытываю большое удовлетворение от знания того, что человек, переживающий проблему и доверяющий мне, находит силы в моем присутствии и что я не беру на себя его боль.

Многие коллеги и студенты говорили мне, что принятие чужого горя – серьезная профессиональная обязанность. Некоторые консультанты медитируют перед каждой сессией, представляя образ теплого, защищающего света вокруг них. Другие представляют защитный костюм, который они застегивают на молнию. Но какой бы метод защиты ни придумали, консультанту нужно уметь быть полностью присутствующим, открытым и сердечным, не становясь при этом губкой, впитывающей боль.

В этой послеполуденной сессии мы также использовали практику гештальт-терапии – разговор с воображаемой матерью. Эта полезная разговорная техника помогает с помощью воображения и диалога включить отсутствующего человека в ситуацию настоящего. Предложенная мной структура в сочетании с человекоцентрированной философией позволила клиенту идти впереди меня. И хотя я и задавала вопросы, чтобы побуждать Гейл к диалогу, у меня не было предопределенного представления о правильных и неправильных ответах. Все, что она говорила своей матери и что та отвечала ей, было приемлемым. Ваша цель – помочь клиенту полнее раскрыть свои чувства и установки, какими бы они ни были.

Быть полностью присутствующим, на первый взгляд, относительно просто. В действительности же отложить в сторону привычку советовать, делиться своими прошлыми проблемами, интерпретировать или анализировать картину, созданную клиентом, означает твердое намерение быть полностью присутствующим для другого. Как друзья мы с Гейл и подшучивали над нашими слабостями, и давали друг другу советы, и слушали друг друга. Однако в данном случае между нами существовало негласное соглашение, состоявшее в том, что я намеренно сфокусируюсь на ее мире, каким она его видит, испытывает, переживает. Клиентоцентрированный процесс основывается на вере консультанта в то, что человек, если его глубоко понимают, в конце концов найдет верный для себя путь. Все это привносит ощущение личной силы, самоуважения, расширения своих прав и возможностей. Случай с Гейл отчасти высвечивает разницу между дружескими отношениями и отношениями между клиентом и консультантом в ходе сессии.

Прикосновение – еще один важный аспект консультативной сессии. Из-за большого количества судебных исков по поводу сексуальных домогательств со стороны терапевтов по отношению к клиентам многие терапевты вообще боятся прикасаться к клиентам. Хотя сама я испытываю отвращение к сексуальным домогательствам и злоупотреблению физическим контактом в консультационных отношениях, мне очень жаль, что терапевты так сильно запуганы судебными исками, что больше не думают о том, как использовать любую разновидность прикосновения. В нашем быстроразвивающемся обществе люди обделены физическим контактом. На протяжении сессии я не избегала прикосновений, но всегда следила за тем, приносят они помощь или являются помехой. Простой способ выяснить это заключается в том, чтобы СПРОСИТЬ: «Тебе поможет, если я положу руку тебе на спину?», «Что, если я прикоснусь к твоим волосам?» Если возникают сомнения, нужно сразу же убрать руку.

Читатели могут возразить: «Это не лучший пример консультативной сессии, поскольку Гейл ваша подруга. Отношения между друзьями и клиентом и консультантом различаются». В некотором смысле это правда. Доверие, существовавшее между нами, было легкодостижимым и взаимным. У нас не было контракта или обязательств продолжать работу. Тем не менее многое из консультационного процесса удалось, это было похоже на событие, из которого мы обе могли что-то узнать.

На этом примере я хотела показать, как можно помочь своему коллеге. Где бы я ни жила, я стараюсь создать собственную группу поддержки из двух-трех человек, которые после установления близких дружеских отношений оказывали бы друг для друга глубокую поддержку. Устанавливать такие поддерживающие связи особенно свойственно женщинам. Для меня, например, это одна из тех вещей, которую друзья, особенно друзья-терапевты, способны дать. Поэтому мы тщательно выбираем друг друга.

Обзор процесса творческой связи завершается рассмотрением трансперсональных аспектов сессии. Слово трансперсональный означает буквально «внеличностный». Трансперсональный и духовный опыт тесно связаны. Мне представляется, что каждый раз, когда я нахожусь в измененном, необычном состоянии сознания вместе с кем-либо – с клиентом, другом или любовником, – случаются особенные вещи. Они происходят и внутри меня, и вовне (если вообще «вовне» существует). В такие моменты вызывается дух, неважно, приходит он из внутренней или какой-то другой реальности или из той и другой сразу. Кто скажет, присутствует ли дух в этой комнате вместе с нами или ее наполняет наше собственное расширенное сознание? Кто скажет, может ли дух покойника вернуться и «заполнить всю комнату»? Для клиента важно, чтобы вы приняли такой его опыт любым способом, соответствующим вашей системе убеждений. А вот полное отрицание подобного опыта не помогает и не исцеляет.

Почему же Гейл, погрузившись в свое горе, вышла оттуда с универсальным символом Христа, истощенного, страдающего Христа без тела? Карл Юнг, пожалуй, согласился бы, что этот религиозный символ возник из бессознательного:

И еще один момент: когда Гейл сказала, что нарисует образ, мне было интересно, будет ли это образ ее потерянного сердца, рыбы или матери. Как важно позволить клиенту самому выбрать то, что будет нарисовано! Образ рыбы пришел из глубин ее бессознательного и продолжал существовать, реализуя для нее свою значимость. И вновь очевидно, что страдание, будучи глубоко исследованным, приводит к состоянию более глубокого сознания. Кажется, процесс вводит человека в контакт с коллективным бессознательным.

Станислав Гроф пишет: