Понятие безусловного положительного принятия часто толкуется неправильно. В ходе ряда обсуждений мы сошлись на следующих формулировках: «Это принятие без суждения», «Это принятие на самом глубоком уровне. Я могу не одобрять поведения этого человека, но принимаю то, кем он является, на гораздо более глубоком уровне», «Это означает ценить целостность бытия». Мой отец всегда подчеркивал, что такой тип глубокого признания и заботы есть то, к чему следует стремиться в терапевтических взаимоотношениях, но что на самом деле достигается отнюдь не всегда. Для описания моего опыта бытия с клиентом я употребляю выражение «идти от сердца».

Эмпатию я определяю как «способность воспринимать мир глазами, ушами, сердцем другого человека». Можно определить ее и по-другому, например «идти с кем-то рядом, разделяя его путь». Терапевту недостаточно просто чувствовать эмпатию. Ее нужно передавать с помощью слов и языка тела. Часто клиенту нужно слышать слова, чтобы понимать, что терапевт действительно находится рядом, разделяет его путь.

Клиентоцентрированный, или человекоцентрированный подход, предполагающий соблюдение этих трех условий фасилитации роста, был главной темой жизни Карла Роджерса как профессионала. Казалось бы, они звучат почти элементарно, однако большинство людей соглашаются с тем, что для того чтобы полностью проживать эти условия в качестве терапевта, нужно очень много практиковаться.

Уважение внутреннего мира художника и его собственных интерпретаций расширяет клиентоцентрированную теорию и распространяет ее на область экспрессивных искусств. Человекоцентрированная экспрессивная терапия основана на прочном фундаменте теории, исследований и практики клиентоцентрированной психотерапии. Она расширяет методы последней, предлагая стимулирующие и содержащие в себе вызовы пути экспрессивных искусств. Процесс творческой связи может стимулировать клиента к применению своих врожденных творческих способностей для того, чтобы распахнуть окна в собственное бессознательное. Терапевт преподносит этот стимул таким образом, что власть и процесс принятия решений остаются за клиентом. Терапевт уважает все то, что обнаруживает клиент.

Я пришла к неприязненному отношению к аналитической арт-терапии на личном опыте. Когда я начала обучаться арт-терапии и моя работа в какой-то момент супервизировалась известным арт-терапевтом психоаналитиком, я почувствовала протест, очень сильный протест. Поскольку я с удовольствием занималась художественным творчеством, мне было легко поставить себя на место клиента и задуматься, как бы я себя чувствовала, если бы кто-то мне рассказывал о том, что означает мое искусство. Даже если бы у терапевта были благие намерения, я все равно запротестовала бы, услышав от него, что мои страстные, чувственные красно-оранжево-розовые рисунки были на самом деле «проявлениями гнева, исходящими из моего бессознательного». Я знала, что подобная интерпретация серьезно помешала бы любым моим будущим попыткам выразить себя через цвет.

Мне представляются непродуктивными диагностические категории для различных цветов и символов. Как я как клиент буду чувствовать себя спонтанной или свободной в творчестве, если мои работы оценивают и вешают на них ярлыки? Подобная «маркировка» заставила бы меня сознательно относиться к экспонированию своих бессознательных чувств средствами искусства. Я предпочитаю относиться к своим клиентам (и студентам) с тем же уважением и вниманием, которые нужны и мне.

Второй случай из моего опыта произошел во время обсуждения в семейной клинике, где я проходила интернатуру. Рассматривался случай ребенка с эмоциональным расстройством. Арт-терапевт, увлеченная теориями Мелани Кляйн, настаивала на том, что рисунок ребенка, на котором была изображена красная пожарная машина, символизировал сексуальную агрессию. Мои симпатии были на стороне ребенка. «Может, ему просто нравятся пожарные машины», – подумала я. Казалось, это было еще одним способом поиграть в Бога, почувствовать свою власть и отбить у клиента всякое желание создавать творческие работы.

Мои реакции в связи с использованием искусства в целях диагностики и анализа вытекают из моего опыта контактов с клиницистами, получившими профессиональную подготовку в качестве арт-терапевтов фрейдистского направления. Меня также ужасали некоторые психологи-гуманисты, использовавшие произведения искусства для того, чтобы «читать» прошлое и предсказывать будущее человека. Быть такого рода предсказателем судьбы противоречит основным правам и уважению индивида, неотъемлемым от гуманистических принципов. Я считаю подобные практики опасными.

Каждый из нас как психотерапевт имеет свою систему ценностей. Важно осознавать эти ценности, применяя процесс творческой связи в работе с клиентами. Кредо, выработанное мной за годы практики, суммирует на очень личном уровне мое видение человекоцентрированной философии.

Я сознаю, что внутреннее путешествие может быть пугающим, веселым, утомительным предприятием.

Я буду рядом с вами, но не буду назойливой.

Я верю, что вы знаете, как позаботиться о себе. Я не буду нести ответственность за вас или отбирать вашу силу.

Я не буду также покидать вас.

Я буду уважать вас и ваши решения, которые вы принимаете для себя. Я верю в ваши способности.

Я буду поддерживать и ободрять вас в вашем внутреннем путешествии.

Я могу иногда быть вызовом для вас и вашей системы убеждений, но всегда буду уважать вас и вашу правду.

Я буду поощрять вас опробовать что-то новое, рисковать в неизвестном вашего внутреннего мира, но никогда не буду вас подталкивать.

Я буду предлагать вам средства экспрессивных искусств, чтобы помочь вам открыть вашу природную креативность и обнаружить вашу внутреннюю сущность. Вы вправе не пользоваться этими средствами.

Иногда я буду высказывать свое мнение и давать вам обратную связь, но всегда буду проверять, насколько она значима для вас.

Я буду делать все, чтобы чтить мои собственные и ваши границы.

Я буду делиться с вами моими ценностями и убеждениями, чтобы вы знали, почему я говорю или делаю то, что говорю и делаю.

Я всегда открыта тому, чтобы учиться у вас.

Я совершаю ошибки, делаю то, что мне не нравится, и иногда ввожу в заблуждение. В таких случаях я признаюсь в этом. Я могу сказать: «Я сожалею».

Для работы лучше всего подходит помещение, располагающее к использованию экспрессивных искусств. Это не значит, что нужна большая студия или мастерская. Достаточно средних размеров стола и комнаты, где можно хоть немного подвигаться. Как бы ни было трудно найти помещение, откуда не слышны громкие звуки, многие терапевты знают, насколько важно предоставить клиенту возможность кричать или громко гневаться. Для многих моментов в гештальт– и райхианской терапии требуется именно такое место. По мере того как все большему числу терапевтов будут требоваться звукоизолированные комнаты, архитекторы станут их проектировать.

Я также твердая сторонница естественного освещения, свежего воздуха и растений, а также эстетического ощущения, создаваемого картинами и мебелью. Эмоциональное исцеление приходит посредством всех чувств. Помещения без окон с флуоресцентным освещением вызывают во мне отвращение. Просто поразительно, как много людей должны теперь работать в подобных условиях. Высокие технологии способствуют отрыву от природы и нашей собственной внутренней сущности.

Для работы в помещении потребуются некоторые материалы. Их не нужно создавать специально. Ниже перечислен минимум того, что понадобится:

Для визуального искусства