Я записала все это сразу же после окончания нашей сессии. Если бы у нас было больше времени, я предложила бы ему нарисовать рисунок и заняться свободным письмом. Использование процесса творческой связи, так же как движений и слов, позволяет людям погружаться еще глубже в свои противоположности. Между тем на этой сессии я полностью была на одной волне с клиентом, даже если порой не понимала смысла происходящего. По существу, это прекрасный пример клиентоцентрированной двигательной терапии в ее наилучшем проявлении: она интегрирует в себе глубокое уважение к клиенту, неизменное позволение ему самому вести процесс, одновременно предложение ему некоего стимула (такого как предложение подвигаться) и наконец атмосферу принятия.
Клиент принимает на себя руководство процессом, описывая образы, которые приходят к нему. Он выбирает движение. Терапевт лишь предлагает клиенту погрузиться глубже и постараться восстановить контакт с образами, перед тем как начать двигаться. Он участвует в движении клиента, поддерживая его звуком (ритмом барабана), и полностью присутствует как свидетель, оставаясь здесь с открытым сердцем. Он (терапевт) пребывает в «здесь и сейчас», принимая каждый момент таким, каков он есть.
Терапевт спрашивает клиента о приемлемости прикосновения. (Если бы он дал понять или я сама почувствовала, что это неуместно, я не погладила бы его по спине.) Терапевт дает разрешение клиенту как двигаться в направлении его чувств, так и излить слезы, чтобы обнаружить новые аспекты самого себя. И поскольку оба пребывают в измененном состоянии сознания, имеет место процесс, целительный сам по себе и ведущий к исцеляющим последствиям.
Интересно заметить, что клиент ощущал страх и исследовал его на поверхностном уровне. На следующей сессии, через неделю, его исследования поставили его лицом к лицу со своим страхом.
Мы начинаем с сонастройки, или молчаливой медитации. Затем он говорит об образе, который пришел к нему во время медитации: «Я связан с землей корнями, а со вселенной – энергией, которая втекает в меня и вытекает наружу через мои руки и голову. Но я стою в пустоте. Вокруг меня ничего нет, и меня ужасает что-то, что находится позади меня».
Мы идем в студию, и я спрашиваю, не желает ли он принять позу своего образа. Он становится рядом с пустой белой стеной, повернувшись к ней лицом. Почувствовав эту пустоту, мужчина опускается на корточки, накрывая себя подушками. Он начинает рычать. Этот звук усиливается.
Думая о том, какие новые образы могли прийти к нему, я спрашиваю: «Что происходит сейчас?»
«Я испытываю страх оттого, что позади меня находится что-то огромное, – отвечает он. – Сумасшедший безумец». И он защищает себя подушками.
Я предлагаю ему использовать движение и звук. Он берет большую подушку для защиты и поворачивается, чтобы встретить ужасного великана. Он топает, рычит, начиная говорить со страхом: «Я ненавижу тебя, я убью тебя! Ты омерзительный, уродливый, сумасшедший безумец! Я сильнее тебя. Я задам тебе!» Он продолжает кричать грубым, рычащим голосом. Я чувствую себя вместе с ним в его столкновении с Тенью, и, похоже, он понимает, продолжая кричать, что этот демон является частью его самого.
Постепенно он опускает подушку, оставаясь лицом к лицу с этим созданием. С закрытыми глазами он опускается на корточки и еще немного рычит, затем начинает подниматься, встает в полный рост и исполняет ритуальный танец победителя{37}.
В этой сессии его образы, тело и звуки перенесли его в то место, где он столкнулся лицом к лицу со своим предельным страхом. Он прятался от него, атаковал его, сталкивался с ним, танцевал с ним и наконец одолел его. Кинестетический опыт усилил то, что до этого он проговаривал в словах.
Столкновение с неизведанным может быть ужасающим независимо от того, сталкиваемся мы с ним посредством слов, визуального искусства, движения, звука или письма. В этом примере клиент предпочел испытать страх на кинестетическом уровне, что оказалось весьма уместным. Когда мы перемещаем неизведанное в фокус сознания, ужас, который оно несет в себе, начинает уменьшаться. Секрет, скрытый в этом мужчине – как от него самого, так и от других, – был страхом сойти с ума, стать бесноватым безумцем. Протанцевать его, столкнуться с ним, проговорить его вслух и позволить мне засвидетельствовать все это, было для него подобно тому, как включить свет, проснувшись от ночного кошмара. Дальнейшие обсуждения, рисунки и движение уменьшили страх до того уровня, на котором с ним можно было справляться.
Мое участие в этом процессе по большей части было свидетельством, хотя часто во время других терапевтических сессий я двигаюсь вместе с клиентом, отзеркаливая его движения, чтобы понять их эмпатически.
Впервые экспериментируя со своей версией того, что делают клиенты, я чувствовала неловкость. Однако когда я попросила обратную связь, они постоянно твердили мне, что чувствуют в этом большую поддержку. Это демонстрирует одну из моих основополагающих установок как терапевта: если я сомневаюсь в полезности и уместности какого-либо из моих действий, я всегда спрашиваю об этом клиента. Он самый лучший проводник, и, кроме того, когда я его об этом спрашиваю, он чувствует, что я его уважаю.
Помимо очевидных физических выгод, движение пробуждает все органы чувств, позволяет проявляться интуитивным аспектам я, разряжает подавленные эмоции, устраняет преграды на пути энергии и улучшает дыхание. Все это приводит к изменениям своего образа и восприятия окружающего мира. Ощущение и слушание посланий тела дают нам возможность интегрировать и усилить самих себя. Тело – это наш личный храм. Когда мы чтим и уважаем его, пользуемся им как средством самопонимания и творческого самовыражения, мы становимся интегрированными, целостными и связанными со всеми проявлениями жизни.
Я всецело соглашаюсь с мнением Шона Мак-Ниффа:
Возможно, ничто из средств художественной и человеческой экспрессии так не упускается из виду при подготовке психотерапевтов, как язык тела… По мере того как мы лучше осознаем экспрессивный потенциал ощущений движения и прикосновения, мы начинаем видеть, насколько они могут усилить как возможности и сферу действия психотерапии, так и нашей жизни в целом{38}.
Использование звука
Звук – чрезвычайно мощный инструмент терапии. Я поддерживаю вас в том, чтобы предлагать клиентам пользоваться голосовыми связками, когда они двигаются, рисуют или лепят. Звук – естественное продолжение движения. Однако на практике его использование в терапевтическом кабинете может создавать трудности, если ваш офис не изолирован или не звуконепроницаем.
Поскольку громкие звуки обычно ассоциируются с насилием, гневом, ссорами, нападением, травмой и трагедией, они могут пробуждать множество чувств. Тем не менее звук способен высвободить все эти чувства. В то время как многие звуки доставляют радость, болезненные, страшные звуки могут быстро погрузить человека в самые глубокие переживания. Терапевту важно принимать их без осуждения, полностью присутствуя с клиентом в его горе, гневе, страхе или боли.
Во время одной из демонстрационных консультационных сессий клиент-волонтер (участница тренинговой программы) поддалась импульсу использовать звук, а я поддержала ее в этом. Наша группа работала вместе уже целую неделю, поэтому клиентка и я работали в атмосфере поддержки и доверия. Позже я предложила ей записать сессию ради того, чтобы лучше понять себя. Перечитывая эту запись сейчас, я вижу, что она показывает, как много клиентов могут прибегать к вокализации как части исцеляющего опыта.
Я вызвалась… сама…. Вот так-так! Никто не захочет слушать мою проблему… Чувствую, что просто немею. Сижу в кресле и чувствую, что онемела. Все собрались. Натали сидит и рассказывает что-то типа введения. Она предлагает начать с сонастройки – это мне нравится. Она советует мне уделить внимание внутренним ощущениям, образам и т. п. Это легко. Мое тело создает множество проблем: спина болит, пальцы дрожат, ноги отяжелели, дыхание поверхностное и форсированное (несмотря на то что я глубоко дышу), а в голове чувствуется пульсация в одной точке. И прямо сейчас нет никаких образов.
Натали спрашивает меня, что я хотела бы сказать по поводу того, зачем я здесь. Этот клиентоцентрированный подход действительно заставляет тебя работать сразу же, с самого начала. Я ненавижу рассказывать о себе и рада, что я научилась говорить спокойно, без всех этих интонаций, смешков и прочего. Я описываю свою проблему с горлом и свои теории об аборте и потребности что-то выразить. Я излагаю ей вкратце, что делала, чтобы справиться с ситуацией… Я рассказываю свою историю «проглатывания» того, что было мне навязано буквально и фигурально. Я не чувствую никаких физических или эмоциональных откликов, делясь этим. Я могу теперь оставаться спокойной, рассказывая все это. Натали спрашивает о моих ощущениях во время медитации, и я рассказываю о них. Теперь я более спокойна. Она говорит, что мой голос очень мягкий, тихий и ей сложно слышать меня. Я удивлена, потому что обычно это не так. Она спрашивает меня, хочу ли я быть услышанной – о, как больно! Я плачу и говорю «да». Она кивает и повторяет, что хотела бы услышать меня…
Она спрашивает меня, чего хочет мое тело, и я вдруг понимаю, что мой язык хочет высунуться и повертеться. Я удивлена: не знаю, почему он хочет этого. Пока я играла со своим языком, моему рту захотелось дуть. Я начинаю дуть с возрастающей силой. Я хочу дуть очень сильно. Хочу, чтобы голубая река вытекала из моего тела через рот. Я дую сильнее и чувствую, как воздух под давлением выходит из моего живота через мой рот. Я чувствую себя очень взволнованной, и, по мере того как дую, начинает появляться звук. Я не знаю, что это за звук. Я кричала и орала и на терапии, и в группах, но это что-то другое. На группе я выла совершенно бесконтрольно, но этот звук отличается от прежнего. Меня так контролирует этот воздух, рвущийся из тела, а этот плачущий звук – его издает та часть меня, которую я не осознаю. Я также осознаю, что могу наблюдать все это, пока все это делаю. Я издаю звук, как будто плача, и не знаю почему.
Нет! Нет! Нет… Я плачу и всхлипываю. Я снова вернулась к аборту. Я думала, что покончила с этим. Неужели осталось что-то еще? Я испытываю глубокую печаль. Они забирают моего ребенка. Я не могу вынести этого. Я так сильно плачу. Я хочу, чтобы меня подержали на руках, покачали. Я хочу держать и укачивать своего ребенка, но его нет. Я не могу выдерживать это. Я настолько пуста, настолько опечалена. Я плачу, реву, горюю. Почему мне снова приходится проходить через все это?
Я начинаю успокаиваться. Я почти перестала плакать. Я чувствую себя яснее. Я сморкаюсь, слава Богу. Натали спрашивает, что происходило во время всего этого. Интересно, что я смогла рассказать ей, оставаясь при этом в своем процессе.
Эта сессия длится несколько часов, я начинаю чувствовать себя уставшей… и ощущаю незащищенность. Я вскрыла еще больше боли. Я просто хочу спрятаться.
Я чувствую, что мне нужно сделать коллаж. Он так долго выстраивался, я мастерю его… Все встает на свои места… просто какая-то навязчивая идея завершить его. Закрытые лица и тайна на правой стороне. Кровь вокруг ребенка. Вода и ветер протекают через все это, принося слова, чувства, экспрессию, жизнь! Да, так лучше… Я могу теперь жить. Сделано. Все вышло. Я чувствую себя наполненной{39}.
