Признаюсь — я живу на полотне,
Я в узкой раме — пленная, живая.
Чужих эпох надменный черный гнев
Проходит мимо, память обжигая.
В больную полночь ты меня писал,
В чужой стране, в безумии творенья.
И холст черты живые обретал,
Я обретала душу, плоть и зренье.
За окнами — фальшивый мир людской,
А в мастерской — забвенность благодати.
Я рождена любовью и тоской,
Во тьме твоих молитв и проклятий.
Мне — комнат тишь, и полутемных зал,
И горький дым безжалостных столетий.
Заплаканы старинные глаза
На рукотворном и немом портрете.
Художник сгинул в низости веков,
А я осталась — горькая сивилла,
Не смея сбросить золото оков.
А я была живая, я любила!
Меня теперь чужие берегли,
Холодные и потные ладони.
Как шлюху, выставляли на торги,
И тут же мне молились, как мадонне.
Я пленницей живу на полотне,
Подальше сердце спрятала живое.
Я жду пресветлой гибели в огне,
Жду варвара, который — упокоит.
Мы связаны неразрывно. Ты — Мастер. Мученик и безумный, как любой гений. А я — Муза… Я только выцветший портрет.
