3. Навеки Снег на окнах, мертвых стеклах, на тропинках, снег на вишнях диких, снег на небе. Снег жестокий, снег багровый, кровью талый, снег могильный! Снег на памятниках черных, на крестах окаменелых, вьюга на погосте. Как цветы лещины нежной, снег. Вьюга в белый день весенний. Тяжкие врата открыты. По земле след черный вьется — борозда от катафалка, снег ее залижет тотчас. Снег в ладонях. Снег навеки… Снег растает. Смерть — навеки, не исправить. 4. «Я не твоя» Солнца луч играл на кольцах, я повел тебя к венчанью. Ты моя теперь навеки, ты моя! «Нет, мой милый, мой хороший, я тебе совсем не пара. Нет, я не твоя!» Подарил тебе осколок от звезды, что летней ночью в мой угрюмый сад упала. Ты моя навеки будешь, ты моя! «Нет, мой милый, мой хороший, я тебе совсем не пара. Нет, я не твоя. Оттого что ты — бродяга, даже хуже, чем разбойник. Оттого что ты умеешь только песни сочинять! А от них немного проку. Я тебе совсем не пара, не хочу в мужья поэта!» Лишь одно ты позабыла: что все песни — о тебе. И того еще не знала, что сильнее смерти — песня, что она ведет в бессмертье и поэта, и жену. 5. Дикие яблоки Мы возвратимся. Нас провожали, нас отпевали… Мы возвратимся! Знает дорога, знают омелы — мы возвратимся! С яблонь могильных вороны кличут, облеплены снегом — как яблоки-дички. Стынут деревья. Птицы замерзли. Небо замерзло. Снег съел дороги. Но мы возвратимся! Дикие яблоки ждут нас в чащобе — мы молодые за ними ходили зорькою ранней, пойдем и снова! Мы возвратимся. Вороны кличут над нашей могилой… Мы возвратимся! Каин Вижу рок. И вижу небо братово, небо, отворенное ножом. Кровь не сохнет. Кровь под дикой яблоней — хоть ослепни — вечно видеть обречен. Авель, ясно, был хороший мальчик, он уже стучит в калитку рая, яблоки сорвет он золотые, от которых мать с отцом прогнали. Моя доля — вечно ждать прощенья, без огня в ночи окаменелой, слушать тишины шаги волчиные на чужой земле, от боли белой. Я оглохну, я ослепну. Но от жизни некуда бежать. Смерть отказалась. Всё равно мне память сердце выгрызет. Мне на свете только ненависть осталась. * Я боюсь в октябре * Я боюсь в октябре крика мглы за окном, когда ливень больной птицей бьется в мой дом, распластав по стеклу сизых крыльев печаль. Я боюсь слушать мглу. Осень — смерти печать. Мглой прибита душа, как пшеница в полях. От ударов дождей глухо стонет земля. * Ангел неловкий упал * Ангел неловкий упал в иней лесного жасмина, выбирался, цепляясь за ломкие ветви лишь левой рукою и левым, на птичье похожим, крылом. - Что с правым крылом, кто тебя покалечил? — Однажды упала мне в руки комета, падучая зоренька, как будто мечта золотая, ее удержать я старался — прожгла до кости и крыло, и плечо, и запястье. Как хорошо, что через эту рану багровой ртутью вытекла душа. И мне не жаль спаленного крыла. Омела Там, крыл журавлиных выше, омела глазастая дышит. Омела! Высоко, где звезды и грозы, повисли корявые гроздья — омела, златая как грозы, омела! Там в судоргах тучи, грозою кипучей раскаты гремят — и бросается с черного неба омела. В зеленой дубраве — зов горький, плач белый. Кто кличет — кто тужит — кто стонет? Омела в рябиновой кроне! Омела то стонет. Омела. Бронислава Вайс (Папуша) (с польского) * Там, где ветер поет свои песни, * Там, где ветер поет свои песни, тихо молится Богу цыганка на осенней зорьке студеной. Чернокосой цыганке вторят златовласые сестры-березы. На скрещеньи дорог, перепутьи о заветном, о самом близком тихо просит Бога цыганка, и летит листва золотая. |
