II. Угличский колокол 1 Как над Угличем вставала заря, было небо в облаках расписных, что заморский драгоценный ларец. Это небо возносило венец над царевичем веселым, младым. А судьба его вилась уж как дым, изгорала жизнь свечой восковой. То не алые цветы — кровь на мостовой! Свет-царевич — ровно голубь в силках, в синем взгляде догорает тоска. Он запутался в чужой подлой лжи, грудью белою упал на ножи! А заря над ним ангельский венец вознесла… Бейте в сполохи-колокола! Увела царевича смерть-царевна. Плакал колокол, рокотал гневно. Душу голубиную в небо ясное провожал, а народ на площади криком созывал… 2 Убийцы по кровавому следУ скулят как псы и всем грозят расправой. Казните колокол — он прокричал беду. Казните ночь — она надела траур. Казните солнце: следующим днем оно закрыло болью лик пресветлый и не сияло светом и огнем, а стало сивым погребальным пеплом. 3 Мы острожной дорогой идем сквозь чащобу и топь, волоча на плечах стопудовую гирю. Мы молчим, но многих берет оторопь: что-то сломано в непутевом мире! Тот, кого мы тащим на плечах — тоже каторжник, самому не дойти до тюрьмы, хоть он не калека. Эх, каких только нету глупых и диких чудес: этот ссыльный — колокол с душой человека. А может, и не человека, а ангела… Нас сорок братьев, ссыльных. Мы делим хлеб и ночлег. А когда от конвоя тайком раздобудется водка, мы ее делим, как горькое горе, на всех. И колоколу тоже — в безъязыкую глотку. III. Китеж 1 Древле половец и варяг, лютый варвар, безбожный враг, Русь топча погибелью страшной, осадили черных коней, попритихли в злобе своей пред сосновой храмовой башней. Их вожак прохрипел: не сметь! Свой кистень уронила смерть. И, что реки мутные, вспять откатилась степная рать, в свят ковчег не посмели внити. Русь сберег нерушимый Храм, величавый, как белый витязь. 2 По рождению — русский князь, а по сердцу — безумный хищник, перегнул, как блудницу, власть, и, кровавым смехом давясь, по Руси заплаканной рыщет. Вздрогни, колокол вечевой, воин Света, Божий глашатай, несказанный, дивный, крылатый! Крикни, колокол вечевой на сосновой храмовой башне — Русь святую скликай на бой, озари вековую чащу! Древний колокол вестовой, изойди, яко кровью, звоном! А не то — обезглавят Русь, сапогами пойдут по иконам. 3 Мастер Зодчий ударил в колокол, как врага ударяют в грудь. Русь, не стань безчестной невольницей! Храм, добычей врага не будь! Застонал царь-лес, сосны ожили, расплескалось во звонах небо. Русь родимая, правда Божия, не ломайся краюхой хлеба! Не ломайся краюхой стыдною за деньгу, за пятак иудин. Палачи святыни не видели, они мерят, сколь верст тут будет. Этих сполохов враг хоронится, этот звон обратился в пламя. Лебедица, белая звонница, заслоняла Волхва крылами… IV. Русь убитая 1 Убили Царя — лебедя белого, с ним лебедушку и пятерых лебедят. А колокола дерзкие, смелые на всю страну об этом кричат. Затянулась гульба егерей шалых: ну-ка, царскую Русь — до кости, дотла! Всё что нам вместо совести — спать мешало! Храмы сжечь, разбить колокола. 2 «-Брат, держись! - За что? — Да хоть за ветер…» У рабочих вместо лиц слепая мгла. Я подслушал — говорили на рассвете, с башен падая крутых, колокола. «-Брат, держись. Звонарь подаст нам руку. - Врешь, вчера убили звонаря.» И глядеть боялась на ту муку в волчьей боли тусклая заря. 3 Горевала лебедушка-колокол на вершине казненной звонницы: мне бы падать хоть в землю вольную, на пречистом лугу упокоиться! Горевала лебедушка-колокол: мне упасть, умереть не страшно. Лишь одно до озноба горестно — что бетон и асфальт под башней. Мне бы в травы упасть высокие, мне б в седую полынь с крапивою, чтоб омыли земными соками тело медное, в кровь разбитое. Оторвут от небесной просини, как от корня траву живучую. Горьки травы в изломе осени. Мне бы в землю слезой горючею. Мне бы в травы звездй падучею. 4 |
