Одолень-трава Если в окнах твоих темно, если в доме твоем беда — на слепом снегу под окном расцветет одолень-трава. Земля-матушка, отпусти расцвести и сгореть не в срок на каменьях людских дорог, нераскаянного спасти. Помогу отвести беду, научу одолеть судьбу. Дам ключи от семи замков, от семи твоих лютых бед. Сам себе, как Каин, чужой. Сильный был, да ранен душой. Не тужи, молодой король. Успокою тревогу-боль, отведу людскую злобУ — изойду мольбой на снегу. Отойди от бездны, душа жива! Щит и меч тебе — одолень-трава. Я тебя от ночи уберегу, силу всю отдам — одолей судьбу. Не жалей, что было, да вперед смотри. Кровью в небеса — первый луч зари. Оглянешься теперь, а цветка уж нет, только крестик на снегу, ровно птичий след. Гроздь рябины Над дальним яром горькая, поздняя сердце пронзает рябина к осени. Алою нитью — грусть журавлиная… Похороните в бусах рябиновых! Вербена Есть в лугах трава — будто волчий след. Про нее молва, что хранит от бед. От людской злобЫ, от лихой судьбы, от шальной стрелы. Только нет травы, силы нет земной — душу мне сберечь от себя самой. Не свернуть с пути, с каждым днем больней вдоль обрыва гнать золотых коней… Барвинок У цветка поминального ласковый взгляд. Зацепился за жизнь, а корни дрожат там, где в жилах земли бродит темная боль, где окончились счеты с упрямой судьбой. Я к цветку припадаю с безумной мольбой: забери меня в черную землю с собой, отпусти меня в дикое небо — домой. На земле неприютно, нет мне дальше пути, те, кого я любила, у корней твоих спят. За оградой суровой меня приюти… У цветка поминального ласковый взгляд. Горец змеиный За жизнь непокорно, правы ль, не правы, цепляются корни змеиной травы. Я гадина людям, змеища и тварь, так хлещут, чтоб хлынула кровь-киноварь. Но я выживаю, палима молвой. Приду я лечиться змеиной травой. И гибкая змейка с отливом в медь вкруг рук обовьется, в глаза мои взглядом вопьется и шепчет: не дай умереть живой и кричащей душе своей. Ведь Бог прощает и зверей, и змей. Но я не змея. Не встану с колен у подножья креста. Я зла никому не желаю, дорога моя проста. Я не предатель — душа чиста. От ненависти, от горькой молвы поможет ли — шелест змеиной травы? Медуница (Жалость-трава) Куда ни одна не доходит тропа — там раненый ангел на травы упал. Под сердцем осколок людского свинца. Расколотым куполом — небеса. Но беда забудется, простится. Силой жизни, тайною земной там, где крылья стали тихою землей, ласковая встала медуница. Ночная фиалка Цветы ночные боятся солнца, и слепнут в полдень. Они таятся от чьих-то жадных, бесстыжих взглядов. Ключи земные — июньской ночью пречистым звездам они открыты. Но гнутся болью к земле холодной под тяжкой ношей клеветы, раздора — «цветут, мол, ночью, значит, от беса»… Вот так же люди смешать сумели любви святыню с грехом звериным. Ключи земные — они открыты тому, кто любит, тому, кто верит. Страстоцвет Страстоцвет — библейский цветок; по одному из преданий, посвящен Магдалине Цветами, как криком, исходит земля… Сын Божий воскреснет, прольется заря. Ты грешную помнишь, упавшую ниц… Любовь сильнее гробовых темниц. Сон-трава Прошло косы острие по сердцу, по нервам вен. Плоть, срезанную живьем, косивший не пожалел. Душистая сон-трава роняет свои покрова — как взгляд пресветлый потух… Какую нежность таит пьянящий, чуть сладкий дух. Роса — что капля крови у губ, жарчее огня… Я помню, как сон-трава ласкалась ко мне на заре, все боли мои взяла, отбросила в землю грех. И лег туман, как покров на плечи грустных лугов. И озеро стлалось у ног, не помня полночных тревог. Рассвет мерцал, как алтарь… |
