Царевичу Алексею Помолись, Русь острожная, о болящем царевиче, твою муку приемлющем на поникшие плечики. Русь, как зоркая хищница, близость казни почуяла, нивы русские выжнутся окаянными пулями. Помолись о царевиче. Не с тобою, лукавою, ему праведно царствовать — править горней державою. Ольгины ангелы Мученицу Русь не оставили Акварельные диво-ангелы, Византийские лики древние, Нарисованные царевною. Крылья белые — кровью пятнаны. Над Россией плакали ангелы. Над державой, безумьем выжженной — Снежно-белые, огне-рыжие, Словно лебеди — грусть пречистая, Словно лебеди над Непрядвою, Возносились Ольгины ангелы. А когда заявились с обыском, Рылись с хохотом в письмах девичьих Да плевались махоркой желчною — Во дворцовом камине таяли, Отданы огню на заклание, Беззащитные Ольгины ангелы. Кровоточили, пеплом свилися. В небо дикое возносилися. А России уже не дышится, Рвет ее вороньё жестокое. В небе траурном — стая белая, И молитвы святые слышатся Вперемешку с лебяжьим клекотом. Но вдогонку ружья оскалятся, В снег кровавый ангелы свалятся. Не летайте в Россию, лебеди — Срежет пуля над невским берегом. Время всё рассудило, расставило, Боль с надеждою нам оставило. И летят лебединой стаею Над моей страной покаянною Акварельные диво-ангелы, Лучезарные Ольгины ангелы. Убиенной царевны ангелы. Гибель Григория По хрустящему снежку — тропы волчьи, И над городом месяц — зазубренный нож. Город, как разбойник, в спину мне хохочет, Да так, что бросает в дрожь. А за мною гибель, слышь, крадется, стерва. Ну-ка, поиграю с ней нынче на снегу — Может, обману ее, коль не сорвутся нервы, И дерзким смехом брошу опять в глаза врагу. Ну а если сгину в роковом бессильи, Упаду, зароюсь в кровяном снегу — Так хоть ненадолго заслоню Россию… Хоть на два годочка… Больше — не могу… Яды приготовлены, вычищены ружья, Мне теперь, как зверю, некуда уйти. Как моя любимая, будет плакать стужа В ледяных разломах До слепой зари. Борис и Глеб Эх и просторна ты, Русь-матушка, и звенит в мечах булатных удалая сила. Да не знать, кому ты, подлая, дашь княжество, а кому — во чистом поле могилу. Выехали братья в поле дикое, а над ними — только небо да колокол, а за ними смотрит Русь великая, цену жизни мерит желтым золотом. Говорит Борис брату-отроку: княжить в городах — что на веслах плыть, мне, должно быть, силы не хватит, брат, сил не хватит, да и не по сердцу. А под Глебом, младшим, споткнулся конь рыжей масти с лютым отсветом в кровь. И ответил Глеб: все державы земли на огне замешены, на крови. Через поле дикое едут княжичи, и горит над ними солнце червленое, а про них наточены мечи вражии, и в ликах братьев вещая грусть иконная. Над озером (Князь Владимир) На Руси своей юродствуем… Сцепи зубы да терпи. Где-то крик коней испуганных ветер носит по степи. Видел, видел берег — княжеский неразделенный завет. Смертная печать не вражеский, а родной скрепляет след. Пепелище горько хмурится, чуть змеится теплый дым. Рыжий шут рассвет целуется с отражением своим. Тоску волчью нынче праздную! А придет заря — очнусь свою дочку неразумную крестить — стареющую Русь… Звонарь 1 В этом мире глухих медный колокол — мой поводырь, музыка — моя кровь. Нервы, как синие жилы, в смертный узел скрутив, я исповедуюсь криком колоколов. Господи, Ты слышишь, Господи, чернь да рвань собралась на площади, снова целят колом осиновым в Божьего Сына. Господи, услышь, Господи, пощади лихой народ, пощади. Медь бессмертную просыплет звон на затоптанной площади. Нет спасенья тому, кто пригубил Истины! Мне за всех доведется выстрадать вещим колоколом Твоим. 2 Разве вы не видите? Музыка расцветает золотым, огненным, рыжим, рассыпается осколками радуги. Это ж впору ослепнуть тому, кто так близко увидел сияние. Я хочу в жизни совсем немного: чтоб у всех были светлые лица, чтобы жаждущие могли добра, как воды ключевой, напиться. 3 Нынче крикнул зверем раненым чуткий медный исполин. Видишь, храмы обезглавлены, звоны сброшены с вершин. Верю, что воскреснет звонница, щедрый колокол не ржавеет, и еще придет, поклонится покаянная держава. |
