Джек немного удивился, когда его не наказали за побег: все не столько рассердились, сколько переживали за него, особенно садовник Уэкия. Джек даже почувствовал себя виноватым за то, что так расстроил старика.

После ужина Акико повела Джека на веранду, где они уселись на пухлых подушках. Смеркалось. Над деревней нависла тишина, только тихо трещали сверчки да журчал ручеек, протекая по идеально ухоженному саду.

Акико сидела молча, наслаждаясь покоем, и впервые за все время Джек расслабился.

А потом заметил, как в тени неподвижно стоит Така-сан, сжимая рукоять меча, и мгновенно напрягся: теперь с него не спускают глаз, не желая рисковать.

Сёдзи скользнула в сторону, и появилась служанка Тиро с лакированным подносом, на котором стояли две чашечки и красивый чайник. Тиро поставила поднос на пол и аккуратно налила в чашку горячую зеленоватую воду, очень похожую на чай — вошедший в моду напиток, который голландские купцы недавно начали привозить из Китая.

Взяв чашку обеими руками, Тиро передала ее Акико, а та предложила Джеку.

Джек замялся, однако девочка знаками показала, чтобы он пил первый. Мальчик нерешительно пригубил обжигающую жидкость: на вкус трава травой да еще и горькая. Он с трудом удержался от гримасы. Акико тоже отхлебнула чаю, и на ее лице отразилось удовольствие.

Помолчав немного, Джек набрался храбрости заговорить и показал на зеленый чай, который явно нравился девочке:

— Как называется этот напиток?

Акико задумалась, пытаясь понять вопрос, и затем ответила:

— Сэнча.

— Сэн-ча, — повторил Джек, пытаясь запомнить слово. Похоже, придется ему привыкать к этому самому сэнча. — А это что? — спросил он, указывая на чашку.

— Чаван, — ответила девочка.

— Ча-ван, — повторил за ней Джек.

Акико тихо захлопала в ладоши и стала показывать на разные предметы, называя их по-японски. Похоже, ей нравилось учить его. Вот и хорошо, по крайней мере, урок позволял избежать неловкого молчания. Джек спрашивал все новые и новые слова, пока голова не загудела и не пришло время ложиться спать.

Така-сан отвел Джека в его комнату и закрыл за ним сёдзи.

Джек улегся на футоне, однако ему не спалось. В голове вихрем кружились японские слова и противоречивые чувства. Лежа в темноте и глядя на неяркий свет ночных фонарей за стенками, он позволил загореться лучику надежды. Если выучить язык, то, возможно, удастся найти работу на японском судне, добраться до порта, где есть англичане, а там пойти матросом на корабль, направляющийся в Англию. Акико! Вот кто поможет добраться домой!

С другой стороны бумажной стенки шевельнулась тень: Така-сан стоял на страже.

На следующий день рано утром Джек заканчивал прогулку по саду, когда Дзиро вылетел из-за угла веранды.

— Икинасай! [21] — закричал он и потащил Джека к парадному входу.

Джек едва поспевал за мальчишкой.

У ворот ждали Така-сан и Акико, одетая в блестящее кимоно цвета слоновой кости, на котором был вышит летящий аист. Над головой она держала темно-красный зонтик, прикрываясь им от солнца.

— Охаё годзаимас[22], — поклонилась Акико.

— Охаё годзаимас, Акико, — отозвался Джек.

Кажется, ей понравился его ответ.

Они пошли вниз по дороге к берегу. На пристани сели в лодку рыбака, с которым Акико собирала жемчуг, и он повез их на остров посреди залива. Когда лодка подошла достаточно близко к острову, Джек с удивлением увидел, что на широкой полоске пляжа перед деревянными воротами собралась огромная толпа.

— Исэ Дзингу тори, — сказала Акико, показывая на ворота.

Джек понимающе кивнул. Ворота были выкрашены в огненно-красный цвет и поднимались на высоту двухэтажного дома: на двух колоннах горизонтально лежали две балки внушительных размеров, и верхнюю покрывала узкая крыша из зеленой черепицы.

Лодка пристала к южной оконечности острова, где собралась гудящая толпа крестьян, женщин в ярких кимоно и самураев с мечами. Люди стояли не как попало, а правильным полукругом. При виде Акико и ее спутников все крестьяне кланялись и уступали дорогу. Акико подошла к большой группе самураев, которые немедленно склонились перед девочкой. Она ответила на приветствие и завела разговор с кареглазым мальчишкой-самураем, примерно ровесником Джека. Мальчишка бросил на Джека недоверчивый взгляд, а потом перестал обращать на него внимание.

Зато крестьян удивило присутствие чужестранца. Они обходили мальчика стороной и, прикрываясь рукавами, перешептывались друг с другом.

В воротах, словно древний бог, стоял одинокий самурай, одетый в черное с золотом кимоно, на спине и рукавах которого были вышиты четыре молнии, скрещивающиеся в круге. Как и положено самураю, собранные в узел черные волосы лежали поверх выбритой макушки. Кроме того, он повязал на голову широкую белую ленту. Широкоплечий и мускулистый, самурай смотрел грозным взглядом, напоминая бойцовского бульдога.

В руках он держал такой громадный меч, какого Джек еще в жизни не видел: клинок был фута четыре в длину, а вместе в рукоятью оказывался выше Джека. Не сводя глаз с дальнего берега залива, самурай нетерпеливо переступил с ноги на ногу, и меч сверкнул на солнце — будто молния ударила.

Заметив изумление Джека, Акико прошептала название меча: «Нодати».

Самурай в одиночестве стоял посреди арены — а где же его противник? Вроде больше никто не готовится к схватке. Разглядывая толпу, Джек заметил группу самураев на противоположной стороне: на их одеждах был вышит тот же герб из молний, что на кимоно воина с мечом. А самураи вокруг Джека носили герб феникса.

Вот как. Тогда где же их воин?

Прошло около часа, на безоблачном небе солнце сместилось градусов на пятнадцать. Стало припекать сильнее, и крестьяне нетерпеливо переступали с ноги на ногу. Самурай возле ворот все больше нервничал, меряя шагами пляж, как тигр в клетке.

Прошел еще час.

Чем жарче становилось, тем громче роптала толпа. Джек с ужасом представил себе, каково бы ему пришлось в матросской рубахе и штанах, — хорошо, что теперь на нем шелковое кимоно!

И вот, когда солнце достигло зенита, от пристани отошла лодочка.

Зрители оживились и зашумели. В лодке неторопливо греб маленький рыбак, а на носу, с безмятежностью Будды, сидел человек ростом повыше.

Лодка приблизилась. Толпа приветственно завопила, повторяя:

— Масамото! Масамото! Масамото!

Акико, Така-сан и Дзиро присоединились к оглушительным выкрикам.

Самураи с гербом из молний ответили на вызов криками «Годай! Годай! Годай!». Их воин выступил вперед, размахивая в воздухе своим нодати, и его соратники завопили еще громче.

Лодка пристала к берегу. Рыбак поднял весла, терпеливо ожидая, пока вылезет пассажир. Тот встал и ступил босыми ногами на песок пляжа, вызвав очередной восторженный вопль зрителей.

Джек невольно ахнул от удивления: Масамото был тем самым мужчиной со шрамами на лице!

^Красные рубцы растекались по сухой коже, как потоки лавы, — со лба над левым глазом и вниз по щеке до подбородка. На темно-коричневом с бежевым кимоно Масамото был вышит феникс. Как и Годай, Масамото повязал голову лентой, но не белой, а малиновой.

Обритый наголо, в отличие от Годая — оставались только усики и аккуратная бородка, — Масамото походил скорее на монаха, чем на воина.

Он внимательно оглядел пляж, повернулся и вытащил из лодки два меча в ножнах: короткий вакидзаси и длинный катана. Сунул оба меча за пояс и неторопливо зашагал к воротам.

Разъяренный опозданием противника и его высокомерием, Годай выкрикивал оскорбления.

Не обращая внимания на выкрики, Масамото ничуть не ускорял шага и даже задержался, чтобы поприветствовать своих самураев. Наконец он подошел к Годаю и церемонно поклонился. Это еще больше взбесило Годая. Ослепленный яростью, он бросился на Масамото, пытаясь захватить его врасплох до официального начала поединка.