178–179. ДВЕ ПЕСНИ 1. РАЗМОЛВКА «Сорентинка, голубица Померанцевых садов, Что так пристально ты смотришь Вдаль от наших берегов? Всё на море голубое Да на резвые ладьи, — Уж не рвутся ли на волю Думы праздные твои? Поцелуй меня: ты знаешь, Я ревную иногда…» — «Милый, я хочу в Неаполь; Повези меня туда». «Что в Неаполе, мой идол! Там обычный скучный свет; Много стуку, много блеску, Для любви ж и места нет. А под тихой нашей сенью Всё к согласию манит. Даже в листьях голос неги Сердцу внятно говорит». «Милый, милый! здесь пустыня, Там же светлый пир людей; Там забавы, там уборы, Вечный праздник для очей. Там по улице Толедской Мы вдвоем пойдем гулять, Пред народом ленты, цепи Отмечать и выбирать…» «Сорентинка, голубица Померанцевых садов, Больно мне твое признанье. Едем в город — я готов. Но, в узорны ленты, цепи, Как Мадонна, убрана, Знай — под свой навес зеленый Ты воротишься одна. Там, где сердцу счастье снилось, Не хочу припоминать, Что любовь и сельской девы Откупная благодать». 2. ПРИМИРЕНИЕ
За прихоть женского тщеславья, За резвый бред души младой, В безумном гневе, тень бесславья Набросил я на идол мой. И думал: «Нет! мечты послушной За нею вслед не повлачу: Я не хочу любви бездушной, Корыстных благ я не хочу». Но как же грудь моя забилась, Когда внезапною грозой Она, прелестница, явилась В слезах и в блеске предо мной! Когда небесные все силы Призвала, дни свои кляня, И застонала: «Милый, милый, Ужель разлюбишь ты меня!» В одно мгновенье гнев и пени — Всё разлетелося как дым,— И вот уж вновь в зеленой сени, Сплетясь руками, мы сидим. Глядим на море, где трепещут Заката яркие струи, И наши взоры так же блещут Златыми искрами любви. 1833 180. НЕАПОЛЬ, ПРОЩАЙ Неаполь, прощай! О, недолго мой взор Красою твоей любовался, Отливами дивными моря и гор, Лазурью небес упивался! Как изгнанный дух, покидая свой рай, С тобой расстаюсь я, Неаполь. Прощай! Прощай, голубой, полнозвучный залив, Живая Неаполя лира! В час ночи, когда твой немолчный призыв Носился по безднам эфира, Гремучий и жалобный, вещий без слов,— Мне мнилось: то голос отживших веков. И ты, мой любимец, надводный чертог, Ты, замок плавучий Капрея, Прощай! Кто прекрасного чувство сберег, Тот, в сердце твой образ лелея, Его сохранит до заката мечты, Как милые милого друга черты. А вот и Везувия грозный панаш, Как облако, к небу восходит. Привет тебе, старец, недремлющий страж! Очей с тебя странник не сводит И мыслит, тобою любуясь: «Вот он, Кем древнего мира обломок спасен!» Прощайте, балконов зелены шатры, Садов благовонные своды, Звон музыки, песни, ночные пиры, Разгул нищеты и свободы, — И ты, сорентинка, цвет юга златой, Поэзии Тасса отрывок живой! Край солнца, чудес вечно юных страна, Где создал Эдем свой Виргилий! На лаве твоей жизнь, как чаша, полна Без грубых забот и усилий; Душа, упоенная внешней красой, Ликует и пищи не хочет иной. О, что же отныне мой путь озарит Таким вдохновительным светом? Что душу, как ты, освежит, обновит И врежется в память заветом? Мне грустно; отныне мне счастья не знать: Кто видел Неаполь, тому умирать. Март 1834 181. ДОМ НА БОСФОРЕ Зеленый сад, фонтан и розы; Над зеркалом воды прохлады полный дом; С навеса вьющиеся лозы; Стена заветная кругом (Приют домашних тайн), а в стороне кладбище; Ряд кипарисов, минарет — Вот очерк твой, восточное жилище! Восток! вот милый твой привет! О! в этом светлом заточенье, Наверно, жизнь как сон легка. Понятно лени здесь влеченье, Понятна сладость чубука. Сядь у окна, кури, — дым вьется, взор ликует, Ряды картин мелькают пред тобой, Как будто их живописует Волшебный перст, лелея отдых твой. Здесь — ткань пролива голубая С живыми, яркими узорами ладей; Там пирамиды гор; там башня вековая, Увечный страж гробов минувших дней; Подале цепь дворцов; а дале у потока Толпы народа, блеск одежд, шатры дерев, И всё озарено алмазным днем востока, Как рай очами райских дев. Но вот за синею громадой Истамбула Закат то розами, то золотом горит; Свой звездный плащ ночь тихо развернула, Умолк последний звук молитвы. Море спит. Ты близок, час утех и чувственности страстной. О! сколь пророка благ закон! Для мысли — светлый мир; для неги — мир прекрасный Гарема чистых дев и жен. И правоверного приемлет В ревнивый свой чертог решетчатый гарем. На персях счастья там он дремлет, Там предвкушает он Эдем. Но только тонкий луч востока К его очам сквозь полог проскользнет, Он, бодрый, вновь спешит благословлять пророка, Любуясь зрелищем холмов своих и вод. 1836 |
