Голов сто, мнений сто; год новый — вкус иной;
Что город, то устав; всё шатко под луной.
Мысль ближних для себя, мой друг, исследуй здраво;
В сем даре лучшее, поверь мне, смертных право.
Но не кидайся в спор: намерений богов
Доселе не проник первейший из умов;
Та малость, в коей мы не можем сомневаться,
Столь же пуста, как мы, не стоит чтоб заняться;
Мир полон глупостей, и рассуждать учить —
Есть новую болезнь дурачеству привить.
Сей пробегая мир, что видим мы? Сомненья,
Людей неспящих бред, ошибки, заблужденья;
Здесь в пурпуре конклав, там под чалмой диван,
Тут муфти с бородой, дервиш или иман,
Здесь бонз, талапоин, там лама, тут прелаты,
И древни ра́ввины, и новые аббаты,
Для словопрения крепка ли ваша грудь?
Хотите ль спорить вы? Скорей сбирайтесь в путь.
Мир тонет ли в крови от славных драк героя,
Елены ль красоту пожаром платит Троя,
В Москве ль помещики мотают жизнь в пирах
Иль разоряются за край межи в судах,
Державину ль Хвостов невольно рукоплещет
И черной зависти огонь во взорах блещет,—
Нимало не дивлюсь: рожден так человек —
Таким он был и есть, таким он будет ввек.
Но как сообразить порывы нашей страсти
Ум ближних подчинить суждений наших власти?
Зачем и почему и по правам каким
Ты хочешь старшим быть над разумом моим?
О, как несносны мне болтун неугомонный,
Невольник новых мод, народ полуученый,
Отрывистый остряк, разносчик злой молвы,
Звонящий то, чего б знать не хотели вы;
Гиберты наших дней, Констаны, Лафаеты,—
В министры их прямят и Прадты, и газеты;
Читая всё, учась слегка всему, они
В военных сведеньях поспорят с Жомини,
В законах с Трощинским, во вкусе с Мерзляковым
И в знаньи языка славянского с Шишковым.
Смотрите, в жар какой их малость приведет —
Фраз, возражений тьма, но всё ответа нет.
«Не прекословьте мне, я как пять пальцев знаю;
Не может быть; пустяк, я в этом уверяю;
Для чувства правил нет!.. но нужен смысл всегда!..
Об истине идет коль дело, господа,
Приятною должна вам всякая быть новость!..»
Прекрасно, но к чему, зачем такая строгость?
Увы! судили мы Финардия прыжки,
Ум Греча, Макассар и Глебова стишки.
Случайно знали ль вы покойного Перфила?
Страсть спорить старика до петухов будила.
О стычке ль речь идет, где вы дрались с полком, —
Он помнит лучше вас, как, с кем, когда, при ком;
Пусть вашей саблею вы то решили дело —
Он письма получил и вам перечит смело,
И Дибичу в глаза расскажет, как Вандам
Разбит, иль как Париж отдался в руки нам.
Но в прочем не дурак и человек достойный;
Но с ним и друг его не встретится спокойно,
Иль, дружеством скрепив терпение свое,
Молчит и слушает крикливое вранье.
Однажды наш Перфил, забывшись в жарком споре,
С ругательством в устах и с бешенством во взоре,
Дверь настежь распахнув, вдруг кинулся на двор,
Дав, слава богу, нам свободу и простор.
Племянников своих он в год довел, не боле,
С наследством и с собой расстаться поневоле;
Одышкой страждущий сосед его Хапров
Дом запер для него приказом докторов;
При всех достоинствах один сей недостаток
Ославил, отравил Перфила дней остаток.
Он в церкве оттого горячкой заболел,
Что проповеднику перечить не посмел,
И, умирающий, с наитием проказным
Он в спор втянул попа с служителем приказным.
О небо, мир ему пошли в краях теней,
Который дал он здесь нам смертию своей,
Когда злодей смолчал хотя пред божьим троном.
В такой-то день и час, во прении ученом,
Сын церкви молодой, орел святых отцов,
О бога сущности доказывать готов;
Спешите, радуйтесь сим зрелищем духовным,
Сим спором правильным, сим боем богословным;
Там строгость энтимем крепит с дилеммой речь,
Так обоюду остр всё поражает меч;
Там трудный силлогизм с неправильной посылкой,
Софизм, блистающий затейливостью пылкой,
Там сам митрополит, игумены, попы —
Невежественных прав священные столпы;
Там с силой у двора и с пышностью житейской,
Смиренно правя всем, сидит собор библейский;
Бежа свободы дня, целуя злато уз,
Там славит Криднерша царей святой союз;
И посетители, приличие соблюдая,
Жужжат, кадят хвалой, ни зги не понимая.
Вот в семинарии как действуют у нас!
«Но, словопрению искусному учась,
Мы ль тратим наши дни? В пирах, в купальне самой,
Свет мудрости — Сократ вел часто спор упрямый;
Была то страсть его или избыток дум;
Противоречие приводит в зрелость ум:
Так кроет пыл огня в упорных недрах камень,
Подобие людей, души которых пламень,
Чтоб вспыхнуть, первого удара слова ждет,
И каждый правдою блистает их ответ!»
Сказали. Хорошо; вот и мои сомненья:
Чем спору более, тем мене просвещенья;
И кто исправит мне ум лживый, глаз косой?
И слово «виноват» рот раздирает мой!
Усилий наших крик по воздуху несется,
Но всякий при своем, как прежде, остается;
Не это ли мешать суждений шум пустых
С безумным ропотом страстей сердец людских?
Некстати, невпопад и правда досаждает:
Тот слишком виноват, кто часто прав бывает.
В дни Реи правота с нагой сестрой своей
Владели как друзья им вверенной землей,
Но вскоре, говорят, подлунною скучая,
Одна ушла в Олимп, в подземный ключ другая.
Пустое мнение есть властелин веков;
Воздушный храм его на лоне облаков;
И боги, демоны и лешие толпами
Виются перед ним; и щедрыми руками
Безделки, издали блестящие глазам,
В волшебном зрелище показывают нам;
Заслуги наши вкруг, таланты, зло и благо
Горят, как пузырьки, рожденны мыльной влагой;
Не уставая дуть, упорны ветры там
Из края гонят в край и божество, и храм:
Пременчивый тиран, средь прихотей несчетных,
Вчера — под меч, сей день — на трон возводит смертных.
Прекрасный Антиной был бог, имел жрецов, —
Смеемся мы теперь над нравами отцов;
И кто порочит нас бряцаньем резкой лиры,
Лишь упреждает тот грядущих лет сатиры.
Хотите образца прелестной красоты?
Вот вам Нарышкиной небесные черты,
Но я ль уверю вас, что с рыжими кудрями
Лоб узкий в древности почтен был алтарями?
Но так суд мнения, причудливый, пустой,
Играет и красой — владычицей земной,
Но так в подсолнечной восторг его наитий
Вина есть громких дел и царственных событий.
И как надеяться, чтоб бог вертляный наш
Попал когда-нибудь философа в шалаш,
Чтоб, вынырнув из вод всех прелестей во цвете,
Нагая истина явилась в здешнем свете?
Но для ученого, для мудреца, мой друг,
Есть преткновение, оно — системы дух,
Дух гордый, зиждущий в пылу своих видений
На двух-трех истинах тьмы новых заключений.
Так, в умозрении утратив здравый смысл,
И бога Пифагор увидел в тайне числ;
Отец механики в жару больного мненья
Свободу смертных слил с законами движенья;
Погасшим солнцем тот вам землю выдает;
Из лавы, из стекла тот образует свет;
Оттоле вечный крик училищных раздоров,
И с кипой тяжкою печатных пыльных вздоров
Спор шумный мудреца в убежище проник.
Противоречия виною наш язык
Бывает иногда; ясней мне ваше слово
В наречии Москвы, чем в речи понизовой,
Но кто поверит мне, что тут-то вся беда?
Глад, мор, невежество в сем мире никогда
Причиной не были столь многих злоключений,
Как сколько вышло их от недоразумений.
Я ль опишу святош губительны вражды,
Их вдохновенных книг небесные плоды:
Соборы Греции, двуличность их ответов,
Их школьны тонкости и приступ Магометов;
Костры Иберии, Германии пожар,
Стыд, мрак Италии, пустых учений дар,
Парижа голод, бунт, разбой в отчизне Теля
И проповедников-цареубийц Кромвеля!
Страдало мене всех отечество мое;
Благословенно будь правительство твое,
Край, где с Владимира Святейшего крещенья
За разность мнений, вер не знали мы гоненья;
Где в лета тьмы, когда мир кровию кипел,
Хотя и с бородой, рассудок здравый цвел
И, как отец, взирал, с улыбкой сожаленья,
На ересных глупцов немногие сожженья;
В те лета, говорю, когда в Европе всей
Для Гуссов не было довольно булл, мечей,
Их сын бежал на Русь, и, верх доброты царской,
Немецкий эскулап вел вскоре быт боярский.
О ты, чей трон — Земля, круг солнечный — венец,
Терпимость вечная, о благости отец!
С железом и с огнем и с язвой обращенья,
Дай, чтобы минул нас дух вероисступленья,
Чтоб кроткий нрав царей, советы мудры их
В грядущем были нам порукой дней златых!..
Но в клобуке наглец со мною в речь вступает
И гордость в поступи смиренной прозирает:
«В стихах сих, сударь мой, вы скрыли тонкий яд;
Коль верить вам, никто ни прав, ни виноват;
Нет меры истине, дороги к просвещенью,
И следовать должны мы скотскому влеченью».
— «Мне это написать не приходило в ум».
— «Хоть прямо ваших вы не изложили дум,
Но с толкованием всё делается ясно…»
— «Но я противное сказал ли вам напрасно?
И повторить еще для вас душевно рад:
Кто разбирает — прав, кто спорит — виноват;
Вот всё; но мне теперь почти сознаться можно,
Что не в одном дворце промалчивать нам должно».
— «Но тут два смысла есть, позвольте вам сказать.
Я различаю здесь…» — «Вы властны различать;
Я мысль свою открыл; довольны вашей будьте
И мнение мое скорее позабудьте».
— «Мне? ваше мнение? кто учит думать вас?
Вам мысль запрещена; я доношу тотчас!»
Счастлив, кто вдалеке невежд и пустосвятов
Свой кроет век в тиши отеческих пенатов,
Заране кинув свет с подругой молодой,
Живет для ней, на Пинд пускаясь лишь порой.
В наследственном саду так пахарь домовитый
Душистый сот, пчелой прилежною добытый,
Умеет похищать искусною рукой,
И вслед ему жужжит напрасно гневный рой.
1822
