41. СОЮЗ ДРУЖБЫ (Неизвестный. IV. 252. DCXLII) Дружбы нашей, Орест, сей дружбы великой и вечной, Малый из камня олтарь в память я здесь посвятил. Дух мой с тобою везде! И если теням возможно, Друга ты не забудь, Лифы вкушая струи. 42. СМЕРТЬ ОРФЕЯ
(Антипатр Сидонский. II. 24. LXVII) Глас твой не будет дубравы пленять, о певец вдохновенный, Двигать камни, зверей с агнцами в стадо сбирать; Песни твои не смирят могущих ветров, ни свиста Вихрей снежных, ни волн, бурей гонимых на брег. Ах, ты погиб! и над трупом твоим Каллиопа рыдала, Мать неутешная, — ей вторил весь хор пиерид. Нам ли стенать, погребая детей! От смерти жестокой Даже и милых им чад боги не могут спасти. 43. СЕТОВАНИЕ ОБ УМЕРШЕЙ (Мелеагр. I. 31. CIX) Слезы тебе приношу, преселившейся в область подземну, Дар последний тебе, Илиодора моя: Горькие слезы я лью, простершись на хладной могиле, В память взаимной любви, в память минувших утех. Тщетно, возвыся болезненный глас, я зову из Аида Милого друга — увы, жертвы мне Смерть не отдаст! Где ты, мой нежный цветок, едва распустившись, со стебля Сорван рукою Судьбы, прахом тлетворным покрыт… Сжалься, молю, о Земля, благая матерь! и, в лоно Тело Прекрасной прияв, даруй ей сладкий покой. 44. К ИЗВАЯНИЮ ПАНД, ИГРАЮЩЕГО НА СВИРЕЛИ (Платон Философ. I. 105. XIV) Полно, дубрава, шуметь! и ты, с утеса бегущий Быстрый ручей, не журчи! стихни, блеяние стад! Пан взялся за свирель: сплетенны из трости колена К влажным устам приложив, сельскую песнь он поет. Нимфы стеклись — и, едва муравы касаясь ногами, Хоры дриад и наяд пляшут по гласу его. 45. К РАЗЛИВШЕМУСЯ ПОТОКУ (Антифил Византийский. II. 162. XXXI) Быстрый поток, внезапно в реку обращенный дождями, В поле разлившись, почто страннику путь заградил? Ты не наядами был воспоен; но, дар непогоды, Мутные волны свои с пеной по камням стремишь. Скоро иссякнут они, И знойное солнце покажет: Кто ты, надменный? Река или поток дождевой? <1818–1827> 46–49. НАДПИСИ К ИЗОБРАЖЕНИЯМ НЕКОТОРЫХ ИТАЛЬЯНСКИХ ПОЭТОВ 1. ДАНТЕ Мраморный лик сей пред небом винит сограждан жестоких: Данте, Гесперии честь, в скорби, в изгнаньи стенал. Тщетно стремил он взоры к отчизне!..И в месть за страдальца Именем славным его будет отчизна сиять. Сила Флоренции, пышность, где вы? Но тень Уголина, Образы Ада, Небес — в лоне бессмертья живут! 2. ПЕТРАРКА Светлые воды Вальклюза и вы, Капитольские стены, Гласу Петрарки внимав, видели славу его! Тень Лауры, гордись! Лаурой дышал песнопевец, В смертном бореньи твое силился имя твердить. Лира и пламень его для потомства священны — и вечно Будет он нежной любви, нежных стихов образцом! 3. ГРОБ АРИОСТА Скорбных руками харит сей камень воздвигнут священный Мужу, кто брани, любовь, воев, красавиц воспел [64], Творческой мыслью парил в дедале волшебств и мечтаний. С миртами лавры сплетя, музы украсили гроб. Здесь вдохновений ищи, о пиит! Но венца не касайся: Разве с Орландом дерзнешь силы изведать свои! [65] 4. ТАССО Всеми дарами владел песнопевец Соррентский; но, с детства Счастья не зная, страдал самым избытком сих благ; Казнию были ему любовь, и гений, и слава; Ум вдохновенный его в тяжкой неволе угас. Смертью забытый в напастях, погиб он пред самым триумфом: Поздняя честь! кипарис с пальмой победной сплелся [66]. Тассо, вкуси утешенье в могиле! Бессмертные песни Имя Гоффреда с твоим, громко звуча, сохранят. Внемлют с восторгом века: воскресли священные брани; Небо отверсто, и гроб славою блещет Христов! <1827> В. И. КОЗЛОВ Василий Иванович Козлов (1793–1825) — характерный представитель поэтического дилетантизма 1810–1820-х годов, деятельность которого представляет, однако, историко-литературный интерес. Сын московского купца, одного из основателей Коммерческой академии, Козлов получил хорошее образование (дома, затем на первых курсах Коммерческой академии и Московского университета). Уже в юности он владел несколькими европейскими языками и был ориентирован в области истории, литературы и политических наук. В 1809–1811 годах Козлов — активный сотрудник журналов П. И. Шаликова («Аглая»), М. И. Невзорова («Друг юношества») и М. Н. Макарова («Журнал драматический»), где печатает басни, послания, элегии, стихотворения на случай и многочисленные переводы, прежде всего немецкой сентиментальной и преромантической литературы (ранний Гете, Гердер, Э. Клейст и др.). 1812 год принес разорение семье; Козлов вынужден искать службы и переезжает в Петербург, где становится сотрудником П. П. Пезаровиуса, издателя «Русского инвалида». В 1814–1822 годах он помещает здесь целую серию критических статей и фрагментов, где, следуя романтической эстетике (прежде всего немецкой), обосновывает тезисы о национальных путях искусства, исторических этапах его развития («чувственный» этап — античность, «духовный» — христианское искусство средних веков и т. д.), о национальной и исторической обусловленности и множественности эстетических идеалов и пр. В своих незаконченных «Драматургических отрывках» (1815) он одним из первых в России пытается создать на этих основах целостную теорию романтического искусства (в первую очередь театра), затрагивая и ряд специфических вопросов его поэтики (сценическая природа драматургии, психологические основания драмы) и в ряде случаев предвосхищая теоретическую деятельность русских эстетиков 1820-х годов, в частности любомудров. В защиту немецкой романтической эстетики против эпигонов классической критики он прямо выступил в 1816 году на страницах «Русского инвалида», начав полемику с антиромантическими статьями «Духа журналов» («Нечто о мнении француза о немецкой литературе»). Несомненный интерес представляет и его критический анализ лингвистической теории А. С. Шишкова («О богатстве языка и о переводе слов», 1815), обширная рецензия на «Полярную звезду» (1824) и др. Поэтическое творчество его постепенно отходит на задний план; он занят черновой журнальной работой, а остаток времени употребляет на посещение светских салонов. Тяготение к высшему свету, приобретавшее у Козлова гипертрофированные формы, вызывало насмешки в литературных кругах (в том числе пренебрежительные отзывы Дашкова и Пушкина), между тем оно было своего рода способом социального самоутверждения бедствующего образованного разночинца, вынужденного жить поденным литературным трудом и остро чувствовавшего власть сословных предрассудков. Его письма 1810–1820-х годов полны жалобами на одиночество, невозможность личного счастья, глубокую душевную депрессию. Это настроение отражается и в немногочисленных сохранившихся стихах Козлова этих лет («К мечтам», 1819; «Весеннее чувство», 1817; «Сонет», 1819; «Сонет» (В. И. А-ой), 1819; «Вечерняя прогулка», 1823; и др.).
вернуться Начало поэмы Ариоста, «Orlando furies»: Le donne, i cavalier, l’arme, gli amori, Le cortesie, l’audaci impese io canto, etc. Дам, рыцарей, оружие, влюбленность И подвиги, и доблесть я пою, и т. д. (итал.). Перевод Ю. Н. Верховского. вернуться Подражание другому месту из той же поэмы. Зербин, собрав оружие Орланда, надписал на дереве: Armatura d’Orlando paladino; Come volesse dir: Nessun la mova Che star non possa con Orlando a prova. C. XXIV ott. 57. Доспех Орланда паладина; Он как бы говорит: «Не касайся меня, Кто не может равняться с Орландом». (итал.). Песнь XXIV, октава 57. — Ред. вернуться Всем известно, что певец Иерусалима, освободясь из темницы Феррарской, был призван в Рим кардиналом Альдобрандини для получения лаврового венца в Капитолии, по примеру Петрарки; но умер за несколько дней до торжества, ему приготовленного. |