С организацией «Московского вестника» при ближайшем участии Пушкина, Туманский становится его активным сотрудником, хотя далеко не во всем разделяет позиции журнала. Последовательная ориентация журнала на немецкую романтическую эстетику оказывается ему чуждой; он рассматривает ее как отход от насущных современных проблем в область «отвлеченных умствований». В известной степени скептицизм Туманского по отношению к «метафизике» любомудров разделял почти весь пушкинский круг, литературно сближавшийся скорее с французской просветительской традицией.
Со второй половины 1820-х годов поэтическая продуктивность Туманского идет на убыль. В 1827 году он принимает участие в издании «Одесского вестника»; в 1828-м — назначен состоять при председателе диванов княжеств Молдавии и Валахии графе Палене по дипломатической части; в 1829-м — участвует в редактировании Адрианопольского мирного трактата. В 1830–1831 годах Туманский посещает Петербург и Москву, видится с Дельвигом и Пушкиным; в 1831 году в письме к С. Г. Туманской дает восторженную характеристику «Путешествию Онегина». 1830-е годы Туманский проводит в дипломатических разъездах; служит в Яссах по комитету о составлении нового регламента по управлению Молдавией и Валахией, а с 1835 года по протекции своих родных, Кочубеев, назначается вторым секретарем при посланнике в Константинополе А. П. Бутеневе. Вернувшись в 1839 году в Петербург, он оставляет дипломатическую службу и переходит в Государственный совет в качестве статс-секретаря по департаменту экономии. Пишет Туманский в 1830-е годы мало; однако стихи этого времени составляют лучшую часть его поэтического наследия. В эпоху господства «поэзии мысли» Туманский остается верен элегической основе своего раннего творчества, хотя оно и претерпевает значительную эволюцию. В 1830 году он выступает с декларативным утверждением общественной функции поэзии («Стансы», 1830). В стихах его усиливается «объективное», эпическое начало; предметный мир его стихов расширяется и конкретизируется; обогащается их эмоциональный диапазон. К такого рода стихам принадлежит серия лирических пейзажей Туманского, среди которых выделяется получившая широкую популярность «Мысль о юге» (1830); ср. также «Мысль о севере» (1830), «Strand-Weg» (1833), «Дом на Босфоре» (1836). В 1832 году, возможно под впечатлением жизни в Молдавии, он вновь обращается к Шенье и создает два антологических стихотворения («Приглашение», «Отроковице»). Однако и в своей любовной лирике он предпочитает теперь прозаизацию, куплетные формы, ритмико-интонационное строение романса («Размолвка», 1833; «Песня», 1843), предвосхищая в некоторых отношениях романсную лирику Фета или Полонского. С конца 1830-х годов Туманский совершенно отходит от поэзии; в 1839–1840 годах он занимается составлением «Истории Государственного совета». В 1841 году он действительный статский советник; однако его служебная карьера омрачается в 1844–1846 годы столкновениями с новым государственным секретарем Н. И. Бахтиным. В 1846 году он выходит в отставку и поселяется в своем имении Апанасовке Полтавской губернии, время от времени выезжая в Петербург и Москву. В последние годы жизни Туманский активно участвует в подготовке крестьянской реформы и даже избирается депутатом для представления в Петербург «Проекта положения об улучшении быта помещичьих крестьян Полтавской губернии». Поручения этого он, однако, принять уже не смог и 23 марта 1860 года скончался. 132. КАРТИНА ЖИРОДЕТА На склоне вечера, ловитвой утомленный, Сложив с себя колчан и лук окровавленный, В дубраве сумрачной, младый Эндимион, Разлегшись на листах, вкушал отрадный сон. Но верная любовь заботливой Дианы И там, сквозь сень дерев, сквозь тонкие туманы, Золотокудрого ловителя нашла: И там, любуяся красой его чела, Богиня к пастырю в лучах своих слетала И сонного в уста и в очи целовала. 1820 Париж 133. ЮНОЙ ПРЕЛЕСТНИЦЕ Люблю я звук твоих речей, Наряда твоего небрежность; Но тягостна душе моей Твоя услужливая нежность. Твоих восторгов я стыжусь, Меня пугает наслажденье; В моем прискорбном умиленье Я на тебя не нагляжусь. Беспечная, в чаду разврата Еще не огрубела ты,— Не памятна ль тебе утрата Твоей девичьей простоты? Не сладостно ль тебя увидеть Доверчивую, как дитя,— Я устыдился б и шутя Твое младенчество обидеть. Нередко без огня в крови, С каким-то грустным состраданьем Дарю тебя немым лобзаньем, О жрица ранняя любви. Нередко ласкою нескромной Тревожишь ты мою печаль; Мне жаль красы твоей наемной, И слабости своей мне жаль. Ноябрь 1822 134. ВИДЕНИЕ На берегах задумчивой Эсмани, Чуть слышной в звонких камышах, Унынием встревоженный, в мечтах Платил я прошлой жизни дани. Видения носились надо мной, Виденья дней, погибших без возврата; В толпе их я узрел, опять в красе земной, Отца, и мать, и брата. Узрел утраченных друзей, Среди надежд, блаженства и свободы, И в утренней небрежности своей Мои младенческие годы. «Привет вам! — я вскричал без ропота, без слез, С душою, полной встречи тайной. — Привет вам, легкие посланники небес Иль гости милости случайной! Приходом вашим ожил я, Как узник, милою утешенный в неволе. Побудьте же со мной, небесные друзья, Порадуйте меня подоле! О, дайте мне вкусить всю сладость сих минут, Все тайны вашего явленья, Постигнуть ваш удел, воздушный ваш приют И горних тел прикосновенья. Скажите, добрые, вы счастливы ль вполне? Не нужны ль и для вас желанья? Не ожидали ль вас в небесной вышине Еще дальнейшие за небом упованья? Скажите, помните ль вы прежней жизни круг: Волненье юности, мечту любви прелестной, — Или прошедшее, как недостойный дух, Не прикасается к обители небесной? Скажите…» Но уж их как бурей унесло; Сверкнула лишь толпа святая, И только матери знакомое крыло Повеяло мне лаской, улетая… <1822> |