— Я согласен с тобой, — твердо ответил Радович.

Его поддержали другие командиры и политкомиссары.

— Наша совесть чиста!

— Нас не поссорят!

— И не запугают!

Во всех углах заговорили наперебой. Многие пододвинулись к Вучетину, окружили его, и оказалось, что в палатке очень тесно.

Кича Янков, видимо, больше не колеблясь в вопросе, как нам быть, подсел ко мне ближе и решительно сказал:

— Ну, раз так, друже Загорянов, мы тебя слушаем.

В его голосе звучало нетерпение, а в глазах разгорался огонек боевого азарта.

— Каковы данные разведки о противнике? — спросил я, чувствуя на себе подбадривающий взгляд Вучетина.

Радович подробно объяснил. От жителей он узнал, что немцы готовятся безмятежно встретить Новый год. Они чувствуют себя здесь полными хозяевами и стараются досыта нагуляться перед отъездом на Восточный фронт. Идти в дозор или на заставу для них — сущее наказание. Полк сильно потрепан и, очевидно, будет переформировываться. Конечно, он хорошо вооружен: есть станковые и ручные пулеметы, минометы, несколько горных орудий и один-два бронетранспортера, которые служат для пересылки почты и охраны офицеров в их поездках в Сплит или Книн. Немцы занимают в городе главным образом большие дома. Штаб полка размещается в доме с башней, что на площади. Сплошной линии полевой обороны нет. Удаленных от гарнизона застав немцы тоже не выставляют после того, как одну такую заставу партизаны уничтожили. Ограничиваются лишь небольшими заставами и дозорами непосредственного охранения и наблюдения. Наиболее бдительно охраняются окраины, к которым примыкают овраги, кукурузные поля. В самом городе ни баррикад, ни капониров. Кирпично-земляные бункера находятся только на выходах из города. Поле по сторонам шоссе, а на ночь и само шоссе минируются.

Я взглянул на карту.

— Нам важно тихо и внезапно проникнуть в центр города. Какой путь самый близкий?

— Вдоль шоссе.

— С этой стороны противник, очевидно, нас совсем не ждет. Но как быть с минами?

— У нас минеров нет, — сказал Радович. — Есть овцы и козы. Можно их погнать на мины.

— Узнаю тебя, друже. Ты предусмотрителен, — с улыбкой одобрил Вучетин.

— Овцы и козы не годятся. Это не средство современного боя, — возразил я. — Они только поднимут шум, разбудят немцев, сорвут операцию. Что собой представляет минное поле?

Указывая по карте, Радович объяснил мне, что глубина его не превышает десяти метров, передний край проходит в ста метрах от северной окраины; мины натяжного действия…

В моем мозгу уже созрело решение, пожалуй, наиболее правильное, какое можно было принять в данном случае. После всего услышанного от Вучетина и Радовича мне стало ясно, что на успех открытого боя рассчитывать нельзя. Я вспомнил бои, в которых мне приходилось участвовать со своей ротой, когда противник имел численный перевес. Вспомнил проверенную на опыте нашу сталинскую тактику: внезапность, стремительность удара.

Обстановка представлялась в следующем виде. Моральный дух немцев явно невысокий. Их отправляли на убой в Россию. В канун Нового года немцы, конечно, напьются, подгуляют и будут не в состоянии быстро ориентироваться, привести себя в боевую готовность.

Мой план операции по захвату Синя и уничтожению немецкого полка был таков:

— Черногорский батальон, — говорил я, водя указкой по карте, — занимает северо-восточные склоны горы Висока, которая господствует над окружающей местностью, и, обеспечивая себя справа со стороны урочища Муша, наносит внезапный удар по деревне Будимир и в направлении католического костела в городе. Одна рота батальона ставится в засаду на случай прорыва немцев по оврагу через водяную мельницу на деревню Павич. Шумадийский батальон скрытно развертывается на рубеже Сухач — Цурлине и, обеспечивая себя слева со стороны Милонович, наносит удар с северо-востока по центру города, используя для этого проходы в минном поле вдоль шоссе Синь — Врлик.

Устройство проходов я брал на себя. Пригодилась мне вторая моя военная профессия минера, которую я со своей ротой изучал по дороге к Днепру.

— Минометы батальона, — продолжал я, — действуют непосредственно со своими ротами. Коце Петковский с противотанковым ружьем следует с основной ударной группой шумадийцев на случай появления на шоссе бронетранспортера или броневика противника.

Проникнув в город, каждый взвод штурмует свой, заранее определенный объект. Политкомиссары рот немедленно связываются с жителями, которые нам, конечно, помогут. Если же немцы все-таки успеют кое-где занять оборону в домах, то нужно такие опорные пункты блокировать, атаковать со всех сторон и сразу же пустить в ход гранаты. В крайнем случае подорвать или поджечь здания. Действовать смело, решительно.

Когда я кончил, кто-то проговорил с гордостью:

— Вот это да! Это видна Красная Армия!

Я чувствовал большой подъем сил и энергии и был счастлив, что могу принести в этом бою пользу партизанам.

Мой план был принят военным совещанием. И Вучетин с Радовичем тут же приступили к составлению боевого приказа».

«…Ночью землю сковала ледяная корка. Дул сильный ветер. Он выметал из оврагов сухой снег и с шуршанием гнал его по мерзлому полю. В полнейшей тьме ничего не было видно даже в трех шагах.

Я полз медленно, осторожно обшаривая каждый бугорок замерзшей земли, пока мои пальцы, нывшие от холода, не натыкались на проволочку. Перерезав ее ножницами, я дотягивался до мины и выкручивал взрыватель. Так обезвреживал мину за миной. К счастью, они были установлены совсем не густо, в правильном шахматном порядке. Это облегчало поиски.

За мной бесшумно крался командир взвода Байо с несколькими бойцами.

Через два часа напряженной работы был сделан проход в минном поле по левой обочине шоссе в ширину до пяти метров.

Покончив с минами, мы залегли в кювете, у шлагбаума. Послышались звуки губной гармошки. Это шел патрульный. Дойдя до места, где мы лежали, он повернул назад. Байо вонзил ему в спину нож. Немец упал с хриплым стоном.

Подползли к бункеру. Солдат в нем беспокойно завозился, и это было последним его движением…

Путь в город с северо-восточной стороны был открыт.

Я вернулся к Вучетину и доложил ему об этом.

— Друже! — только и сказал он, крепко обняв меня.

В седой, редеющей мгле, тщательно придерживаясь левой обочины шоссе Врлик — Синь, двигалась рота за ротой. Шли молча, не открывая огня.

Гарнизон Синя, понадеявшийся на свое минное поле, на заставы, выдвинутые в опасных направлениях, и заграждения, устроенные перед оврагами, был застигнут врасплох. Сигналы тревоги — вой сирены, резкие свистки и громкие крики часовых — запоздали. Ворвавшись в город, партизаны сразу устремились к большим зданиям, окружили их. Начался штурм. В окна полетели гранаты, а вслед за ними в дома вламывались бойцы и бились с врагом по излюбленной своей манере — прса у прса — врукопашную. У каждого взвода был свой, определенный, заранее намеченный объект. Гарнизон оказался разобщенным на части и никакого организованного сопротивления уже не мог оказать.

Рота Янкова, стремглав прорвавшись к центральной площади города, атаковала трехэтажный дом с башней, где размещался штаб. Но даже и этот дом немцы не успели превратить в опорный пункт. Мы с хода заняли первый этаж, загнав наверх уцелевшую охрану. В окнах вспыхивал свет, мелькали фигуры полуодетых офицеров, только что шумно отпраздновавших встречу Нового года.

На верхний этаж нам не сразу удалось попасть. На лестничной площадке засел пулеметчик и, как ошалелый, строчил вдоль марша лестницы. Не выпуская знамени, Джуро Филиппович отнес вниз троих раненых; два бойца были убиты.

Ко мне, пригибаясь, держа наготове раздобытую уже где-то винтовку, подкрался Васко Христич:

— Я с тобой буду, можно? Разрешаешь? С тобой не страшно.

— Что же делать? — вслух раздумывал наш взводный Байо, прижавшись к перилам и посматривая наверх.