— Врагу? — изумился Попович. — Оригинальный вывод!

— Абсурдный! — Маккарвер осуждающе покачал головой. — И это говорит герой Синя?

— Демагогия! — воскликнул командир корпуса. — Вы же прекрасно знаете, друзья мои, что в Сербии и Македонии мы еще слабы. Очевидно, вас не устраивает размах наших операций? Или вы надеетесь, что немцы сами уйдут? — ехидно спросил он.

— Я поясню, — твердо ответил Вучетин. — Я неважный стратег. Однако я действительно уверен в том, что немцы уйдут с юга Балкан. Их положение здесь очень осложнилось. Им впору подумать уже не об удержании Балкан, а о том, как бы прикрыть юго-восточную границу Германии, открытую со стороны широкой Дунайской равнины, и занять более прочную оборонительную линию где-нибудь на севере. Здесь их дни сочтены. Естественно, пока их войска еще в Греции, они стремятся удержать в этом районе свои основные коммуникации. Основные, но отнюдь не все! И цель их маневров ясна: бросить отсюда свои силы на восток с целью задержать продвижение Красной Армии. В этих условиях наша задача определяется сама собой…

— Вот как! — усмехнулся Попович. — А я-то думал, что — партией и Тито!

— Вы уже готовы придраться просто к словам, — заметил Вучетин. — Конечно, партия и Тито определяют наши задачи, поскольку руководители не замкнулись в себе, не обособились от масс и знают конкретную обстановку. А обстановка сейчас такова, что нет ничего невероятного в том, что нам удастся захватить в свои руки стратегическую инициативу.

— Мы стоим за то, — вставил Радович, — чтобы не дать немцам уйти из Югославии. Пусть их тут добьет Красная Армия.

— Мы за то, — продолжал Вучетин, сдерживая волнение, — чтобы совершать комбинированные атаки и рейды на коммуникационные линии. Но разрушать объекты, мне кажется, нужно не везде, не по всей Югославии, а там, где это требуется в военных целях, и прежде всего, естественно, на железных дорогах Белград — Салоники, Загреб — Любляна, на магистралях, идущих по долинам Вардара, Ибара и Моравы. Если нам удастся овладеть инициативой, перерезать эти главные коммуникации, по которым немецкие войска возможно скоро начнут отступать из Греции, то их положение здесь будет еще более отчаянным. Но допустим, что такие крупные операции надо еще подготовить. Допустим, что небольшая железная дорога Мостар — Сараево тоже имеет для немцев какое-то значение. Ее необходимо разрушить. Но зачем же это делать с таким размахом, с такой мощью, как предлагает господин Маккарвер?

— Совершенно излишне, — согласился с Вучетином и Перучица. — Подрывать объекты нужно не безалаберно, не подряд, а по выбору и с пользой. Вывести из строя тоннель частично и на время — это еще резонно. Но разрушать полностью… Зачем?

— О, дружище! — Маккарвер хлопнул его по плечу. — Наш долг — выполнить приказ Тито, не задавая излишних вопросов. Сегодня же мы сбросим вам тонны тола и подрывные машинки.

— Без пререканий — все на воздух! — добавил Попович. — Un orde c’est un orde. Приказ есть приказ.

Перучица, нахмурившись, не произнес больше ни слова.

По лицу Вучетина пошли красные пятна.

— Извините меня, друже командир корпуса. — Он выдержал взгляд Поповича и не обратил внимания на то, как многозначительно тот свел брови. — А я все-таки осмелюсь утверждать, что тут какое-то недоразумение. Железные дороги, мосты, тоннели и виадуки строили югославские народы. Мы не в праве все это разрушить до основания, как вы предлагаете, мистер Маккарвер. Разрушать полностью жизненно важные сооружения, повторяю, совершенно бессмысленно. Мы должны их сберечь для будущего. Ведь после войны все это нам же придется восстанавливать, а на это потребуется очень много сил и средств.

— Я вас понимаю, — улыбнулся Маккарвер, дернув себя за галстук. — Вы рачительный хозяин. Это очень похвально. Но, дорогой мой дружище, на кой черт вам мост, который турки построили из обломков христианской церкви? На кой дьявол вам эта дряхлая узкоколейка времен австро-венгерской империи, все эти жалкие станции, игрушечные паровозы и деревянные вагоны?

— Это все создавалось усилиями народа, — сдержанно ответил Вучетин. — А ваша настойчивость, господин Маккарвер, в данном случае производит странное впечатление.

— Вот те и на! — Американец вскочил и развел руками. — Уверяю вас, моя настойчивость продиктована только искренним желанием вам помочь. Да! На кой черт вам, спрашивается, эта дрянь и ветошь, если после войны вы сможете с нашей же помощью построить современный железнодорожный путь, с удобствами, с блеском и красотой? Мы вас вытянем, надейтесь на нас. Балканы, друзья мои, — великолепный букет, в котором лучшая роза — это Югославия. Как же мы, ваши товарищи и союзники, можем допустить, чтобы эта роза чахла? — с пафосом заключил Маккарвер.

— Так. Все ясно. — Попович вечным пером размашисто вывел на карте свою подпись с завитушкой на конце. — Как командующий, я утверждаю план «Ратвик» к исполнению в секторах, за которые отвечаю. Совещание считаю законченным. А вы, — обратился он к Вучетину, — со своим упрямством и недоверием к приказу главнокомандующего достойны только сожаления.

— Ну зачем же так? — мягко улыбнулся Маккарвер, торопливо распаковывая рацию. — Зачем так? Не унывайте, друг мой, — бросил он вслед Вучетину. — Все будет хорошо! Сегодня же вы убедитесь, что на нас можно положиться…

Вучетин молча вышел из подвала. Встревоженный Радович догнал его на улице.

В тот же день самолеты «Дакота» сбросили в Конице взрывчатые материалы и подрывные приспособления. На этот раз тюки с грузом упали точно в указанном месте. Не помешали ни ветер, ни облачность, ни даже туман. И сразу же под наблюдением командира корпуса и Маккарвера бригада приступила к выполнению операции, носившей условное наименование «Ратвик».

Начались взрывы. На железнодорожных путях, идущих к Сараево и Мостару, в воздух полетели станционные сооружения. Рушились мосты, виадуки, тоннели. Почва колебалась, как при землетрясении. Столбы огня взлетали к небу, словно гигантские смерчи.

Вучетин в эти дни был зол и хмур, как никогда. На него было больно смотреть. При каждом сильном взрыве он бледнел и беспомощно озирался, будто в нем самом надрывалось что-то. Зато Катнич проявлял повышенную активность. Он распоряжался за командира.

Почти одновременно с проведением наземной операции «Ратвик» усилила свою деятельность американская стратегическая авиация. Тяжелые бомбардировщики с белыми звездами на плоскостях в сопровождении небольшого числа истребителей среди дня появлялись над беззащитными югославскими городами. Массированный налет на Белград они совершили в первое пасхальное утро. Самолеты накрыли город так называемыми «коврами» бомб, уничтожив начисто целые кварталы, населенные трудовым людом, школы, больницы, магазины.

Погода испортилась. Весенние грозы забушевали у горы Плешевац, на Иван-планине, где был оставлен медпункт Шумадийского батальона. Грузные, набухшие влагой облака ползли, цепляясь за верхушки сосен, а вслед тянулись белесые полосы грозовых ливней.

В полуразвалившейся колибе, сложенной из крупных камней, с крышей из кусков еловой коры, которую прибивало дождем, было сыро, холодно и мрачно. Раненые и больные дрожали под сырыми обрывками одеял и шинелей. Разложенный на полу костер дымил, почти не давая тепла.

Подбросив в огонь мелкого хворосту, Айша выходила посмотреть, не очень ли заметен дым над крышей; вслушиваясь в подозрительные шорохи леса, с тревогой обходила поляну и снова возвращалась к бойцам. Немцы были близко. Они вышли на дорогу Раштелица — Коница, отрезав медпункт от батальона, и шарили по склонам гор, искали партизан.

В медпункте не было ни лекарств, ни чистых бинтов, ни ваты. Айша лечила бойцов травами: настоем кичицы — против лихорадки, дикой мятой — против гангрены. Она же и охраняла их, сидя у порога хижины с автоматом на коленях, заботилась о пище, о воде.

За водой приходилось спускаться в глубокое ущелье. Шум потока мог бы заглушить и рев быка, но Айша осторожно черпала воду, стараясь не греметь манеркой о камни. Ей все казалось, что малейшей неосторожностью она привлечет внимание немцев. Еще опасней был путь за пищей в деревушку Брдани. После взрыва бомбы, уничтожившей партизанскую больницу, разбежавшиеся жители мало-помалу возвращались по домам. Айша познакомилась здесь с одной женщиной, и та стала ей помогать. Она работала у немцев в лазарете и крала там для Айши бинты и вату. А у соседей ей удавалось доставать для санитарки кое-что из продуктов: то кувшин молока и миску каши, то куски кукурузного хлеба и несколько горстей табака. Айша бережно приносила бойцам эти дары обнищавших людей.