Перебирая в памяти впечатления минувшего дня, Арсо и не заметил, как вышел на площадь Плебисцита. Перейдя распластавшиеся по асфальту лунные тени от двух конных статуй, он приблизился к палаццо Реале — бывшему королевскому дворцу.

Длинная громада здания с черными провалами окон выглядела слепо и мрачно, как будто его только что откопали из-под вулканического пепла. Двери были распахнуты. Ветер, врываясь внутрь, шелестел чем-то в пустынных залах…

«Разграблено, — с горечью подумал Арсо. — Какое счастье, что Югославия никогда больше не подвергнется иностранной оккупации!»

Обогнув палаццо, он крупно зашагал, сам не зная куда, словно стремясь затеряться в лабиринте темных, извилистых закоулков, выходящих на Толедо. Он долго бродил там, собираясь с мыслями, пока не принял решения: немедленно, сейчас же, увидеть Тито, сказать ему, что переговоры по военно-техническим вопросам зашли в тупик. Представители средиземноморского командования ходят вокруг да около вопросов реальной помощи НОВЮ. Вооружение, боеприпасы и снаряжение они обещают доставить только на остров Вис, то есть, по сути дела, переложить из одного закрома в другой. Знают ведь, что югославы не могут перебросить все это на материк: у нас нет ни пароходов, ни транспортных самолетов. А взамен поддержки боевой авиацией союзники требуют согласия на высадку их оперативного десанта в Далмации с тем, чтобы он, десант этот, мог вести наступательные операции через Сараево на Белград или через Загреб на Будапешт. На это ни в коем случае нельзя согласиться. Да и народ и армия этого не допустят. «Посади свинью за стол, она и ноги на стол», — вспомнил Арсо русскую пословицу.

Через полчаса быстрой ходьбы в гору он уже приближался к мраморной вилле, которую когда-то занимала английская королева Виктория.

Тито находился здесь, у Черчилля. В последнее время Арсо потерял связь с маршалом, тот все время в разъездах: то в Риме, то на острове Капри, то еще где-то. Маклин как будто нарочно таскает его всюду за собой, отвлекая от дел. Но вот прилетел Черчилль, и теперь маршал, наверное, нажимает на него, требуя настоящей и незамедлительной помощи. «Да будет ли толк? Пора бы вообще кончать со всей этой канителью, пора возвратиться к себе на Вис, — думал Арсо. — В Югославии идут ожесточенные бои. Надо перебраться на континент, к родным войскам. Немцы так или иначе вынуждены будут оставить Балканы. Врага надо громить на путях отхода, на марше. Скорее бы установить контакт с приближающейся Красной Армией. Надежда сейчас только на нее. К счастью, она уже близко!»

Преодолев некоторое стеснение от мысли, что он своим приходом может побеспокоить премьера Англии, Арсо решительно направился к подъезду виллы, казавшейся необитаемой. Венецианские окна были плотно занавешены изнутри.

Из-за статуй, стоявших по сторонам ворот, тотчас же шагнули двое часовых с карабинами. Один из них, увидев перед собой югославского генерала, энергично оттопал ногой приветствие и пропустил Арсо Иовановича к вилле. В вестибюле встретил второй, офицерский пост. Арсо назвал себя.

Офицер почтительно взял два пальца под козырек и, посмотрев в лежавшую у него на столике бумагу, мягко сказал:

— Вас в списке нет.

Арсо объяснил, что он, начальник верховного штаба НОВЮ, идет к маршалу.

— Помимо лиц, указанных в списке, никого не приказано впускать, — тверже заявил офицер.

Взглянув в список, Арсо увидел в нем фамилии всех, кто прилетел с Тито: Ранковича, Велебита, Ольги Нинчич. Не было только его, Арсо Иовановича. Это озадачило и смутило. Он молча повернулся и вышел на улицу.

«Что это значит? — задумался Арсо, отходя от виллы. — Не может быть, чтобы Тито намеренно скрывал от меня свои переговоры с Черчиллем. Вероятно, он просто убежден, что я слишком занят делами в штабе Вильсона и поэтому не могу сюда прийти».

Но такой вывод не успокаивал. Анализируя отношение к нему Тито и Ранковича, Арсо невольно склонялся к мысли, что они, пожалуй, не всегда с ним искренни. Почему-то сторонятся его, часто не соглашаются с той линией, какую он проводит в вопросах военной политики… «Быть может, — рассуждал Арсо, — у них есть какая-то своя особая партийно-политическая линия, которую они утаивают от меня, как от бывшего кадрового офицера королевской армии. Недаром ведь, сдерживая проведение решительных операций против немцев и местных квислинговцев, Тито всегда говорил: «Арсо, подожди. Ты не все понимаешь». Да, действительно трудно понять эту странную тактику: подсчитывать только наступления немцев, даже писать историю их семи наступлений, а самим выступать лишь в качестве героев более или менее успешных бегств! На эти упреки Тито отвечал: «У меня свои планы. Нужно пока выдержать, нужно экономить силы к решающему моменту». Экономить силы! — Арсо скорбно усмехнулся. — Об этом надо было думать у Сутески… Но вот и решающий уже наступил момент: немцы ведут седьмое наступление, хотят уничтожить НОВЮ до прихода Красной Армии… А мы — руководство — торчим то на Висе, то теперь тут, в Италии; толчем воду в ступе… Но почему же все-таки Тито избегает меня и скрывает свои планы, не пускает на конференцию с Черчиллем? Когда кончится это недоверие? Не доверяет… Неужели все из-за того, что я — старый военспец?!»

Эта мысль мучила Арсо: «Уже почти три года я активно воюю с врагами родины, третий год член партии… Зачем же тогда было принимать меня в партию?..»

Арсо почувствовал себя очень одиноким.

Долго еще в эту ночь его высокая фигура бесприютно маячила на темных, узких улицах старого Неаполя.

На вилле королевы Виктории, в небольшом зале с коринфскими колоннами и живописными амазонками на плафоне, продолжалось очередное «пленарное заседание Неаполитанской конференции», как Маклин назвал эти тайные совещания единомышленников.

Разговор шел о настоящем и будущем положении Югославии. Тито уже совершенно освоился с присутствием Черчилля, производившем впечатление простака с широкой натурой, и не особенно стеснялся в своих высказываниях. Впрочем, ему и Ранковичу оставалось только поддакивать премьеру, так как говорил преимущественно Черчилль. Его рокочущий голос медным гулом наполнял зал. Премьер не скупился ни на похвалы Тито — называл его своим другом и потенциальным вождем современности, ни на обещания помощи Югославии, с которой де Англия связана традиционными узами взаимопонимания. От одной темы переходил к другой; задавал неожиданный вопрос и, выслушав ответ, снова говорил, не переставая грызть сигару и время от времени отпивая из узкой рюмки свой излюбленный коньяк.

— Скажите маршалу, милая, — обратился Черчилль к Нинчич. — Я заинтересован в том, чтобы он крепко сидел на балканском коне.

Тито выпрямился в кресле и выжидательно посмотрел на Ольгу. Он понимал почти все, что говорил Черчилль, но участие переводчицы придавало беседе более официальный характер.

— Моя позиция, господин премьер-министр, была бы еще крепче, если б Англия и Америка точно выполняли свои обязательства по отношению к моей армии, — ответил Тито, мельком взглянув на себя в стенное зеркало. — Я имею в виду обещания, данные на Тегеранской конференции.

Черчилль пухлой рукой разогнал перед собой густой слоистый дым сигары. Он с любопытством рассматривал человека, который разговаривал с ним тоном равного и держал себя, как самовлюбленный Нарцисс. Старый Уинстон был удовлетворен. Ему в общем импонировал этот наглец, всерьез уже возомнивший себя главой государства. Черчилль вполне мог оценить Тито, который «двух станов не боец, а только гость случайный». В уме Черчилль уже прикидывал, какое эффектное место займет в его новых мемуарах подобный мастер политической эквилибристики и камуфляжа, — это будут прелюбопытные страницы! И он не отказывал себе в удовольствии поиграть с Тито, как кошка с мышкой, в большую дипломатическую игру, в серьезные переговоры, хотя достаточно было стукнуть кулаком по столу, чтобы этот ефрейтор, возомнивший себя Наполеоном, стал навытяжку. Однако игра стоила свеч, стоило поддерживать декоративный престиж Тито, и Черчилль сделал вид, что внимательно его слушает.