Тито же ждал американских спасителей и медлил с отлетом. Он в растерянности стоял перед лесенкой советского самолета, играл в благородство: пусть, мол, сперва улетают сотрудники штаба, раненые и больные, а он, капитан, последним покинет тонущий корабль. Он был уверен, что «корабль» гибнет, и боялся, что советские летчики доставят его не туда, куда ему хотелось бы. Но тут была получена радиотелеграмма от англо-американцев: прилететь не смогут, так как посадку в указанном районе из-за плохой погоды произвести нельзя. Тогда уж Тито сдался на уговоры и с готовностью согласился улететь первым.

«…Мусич, остававшийся все это время в охране верховного штаба, видел, как Тито садился в самолет, слышал, как визжала его собака Тигр, которая не хотела лезть по трапу. Арсо Иованович распоряжался погрузкой архива штаба. Заметив Мусича, он подозвал его к себе, отвел в сторону и спросил: «Ты коммунист?» «Да», — ответил Алекса. Арсо достал из сумки бумаги и, вручив их ему, сказал: «Вот тебе мое поручение, друже. Эта директива уже разослана по частям с курьерами, но на всякий случай даю и тебе. Иди в район Дрины и Злотиборья, там стоят наши, отыщи штаб, передай это, пусть доведут до сведения командиров и бойцов. Ты меня понимаешь?»

Алекса клятвенно обещал выполнить поручение. Взревели моторы. Самолет оторвался от земли и, сделав разворот, чтобы миновать гору, скрылся в сплошных облаках.

Той же ночью советские летчики вернулись и взяли на борт самолета оставшихся сотрудников штаба и членов военных миссий. Молодцы русские! Герои! Ничего не боятся. Спасли верховный штаб. Такие простые, веселые, молодые ребята. Мусич их никогда не забудет.

Зашив бумаги в шапку, он оделся пастухом, взял посошок и зашагал на восток. Перебирался через Врбас, через Дрину, шел по самым пустынным местам. Разыскал, наконец, штаб восьмого корпуса. Командир корпуса Владо Четкович, черногорский рабочий, очень хорошо принял Мусича и внимательно прочел бумаги. После этого дал ему верховую лошадь и сказал, что штаб Первого корпуса находится в районе Врбово. Мусич немедля поехал туда. Привели его к командиру. Прочтя директиву, Попович с недоверием посмотрел на Мусича и сквозь зубы процедил: «Хорошо, я выясню». В это время в помещение вошел какой-то краснощекий иностранный офицер. Командир с возгласом «А, мистер Маккарвер!» поспешил ему навстречу, а Мусич, воспользовавшись моментом, вышел на улицу, сел на коня и поскакал дальше.

Случайно он встретился с Милетичем и Лаушеком. Сразу узнал их: вот радость-то была! Вместе нашли штаб бригады; он только что прибыл и расположился в глухом лесу на берегу Уваца, а два батальона еще подтягивались. О директиве Арсо Перучица уже знал. Он посоветовал Мусичу отправляться с нею дальше по батальонам. Милетич отдал письмо Янкова Магдичу, и все втроем выехали из штаба. Едва переправились через речку, как их начали настигать всадники. Окликнули Мусича. Тот, чутьем поняв, что это не к добру, хлестнул лошадь и помчался быстрее. Не понравились ему всадники, хотя они вовсе не походили на четников, — у тех бороды, а эти все были бритые. Милетич с Лаушеком чуть задержались; оглянувшись, сразу поняли: погоня. Совсем близко затрещал раздираемый кустарник, заржал конь, ударила короткая очередь из автомата. Пули защелкали в листве…

В каком-то глухом ущелье переждали ночь, а утром снова увидели на единственной тропе тех же конников. Пришлось карабкаться на кручи, уходить неизвестно куда. Несколько дней блуждали по незнакомым местам, наконец, добрались до Златара. Только тут прекратилась погоня.

— Несомненно, выбритые четники, но как смело ездят! — заключил Алекса».

«Выслушав рассказ Мусича, Радович поднялся и на все пуговицы застегнул свою старую, выгоревшую шинель.

— Ну что ты теперь скажешь? — нетерпеливо спросил Янков. — Будем выполнять директиву Арсо?

— У наших бойцов, Кича, одни мысли и одно стремление, — твердо ответил Радович.

— Я знал, что ты так решишь, — сказал Кича и внезапно замолчал.

Все насторожились.

В тишине позднего вечера раздавался стук конских копыт. Мы вышли из пещеры. Полная луна заливала поляну пепельно-зеленым светом. Снизу, от речки, белым косяком поднимался туман. В чуткой тишине был слышен шорох гальки, что перекатывалась по дну речки. Теплый, будоражащий запах растений и земли плыл отовсюду, и какая-то муть, словно тополевое семя, плавала в воздухе.

С невольным ощущением беспокойства мы прислушивались, как отфыркивались лошади. На опушке леса завиднелись в лунном свете силуэты нескольких всадников. Они двигались по лагерю, будто обшаривали его. Росистая трава альпийской луговины ложилась позади них темными полосами.

— Кто здесь ездит? — крикнул Иован патрульным.

— Свои.

— Откуда?

— Из штаба бригады.

— Посмотри-ка! — шепнул мне Иован. — Похожи на тех, что за нами гонялись.

Один из всадников направился в нашу сторону. Рядом с ним торопливо шагал Катнич.

Все эти дни политкомиссар просиживал в укромном уголке под маслиной, а то просто покуривал в тени или загорал на солнышке, ничем больше не занимаясь. Но я приметил: чуть только раздастся в лесу шум или конский топот, как он мгновенно встрепенется, насторожится. Он явно чего-то ждал. Может быть, решения своей судьбы. От Мачека он, наверное, знал о письме Янкова Магдичу. И вот, наконец, дождался. Катнич первый встретил начальника бригадного ОЗНА Громбаца.

— Я должен вас обрадовать, — сказал Громбац. — Вы остаетесь в батальоне.

— Я так и думал, — с облегчением произнес Катнич. — И до каких же пор?

— До победы, комиссар! — Громбац заметил нас. — Доброй ночи, друзья. Кто здесь Корчагин?

Иован весь сжался:

— Я.

— У меня для вас отличные новости. Поздравляю, лейтенант Корчагин. Вы теперь офицер. У нас, как и в Красной Армии, введены офицерские звания. Началось их присвоение.

Громбац повернулся ко мне:

— И о вас не забыли, Загорянов! Вы утверждены в должности командира роты. А вот вам, друже Янков, не повезло. Штаб корпуса вас не утвердил командиром батальона. Командовать Шумадийским батальоном будет капитан Вуло Куштринович. Личное распоряжение генерал-лейтенанта Кочи Поповича.

Громбац привстал на стременах, скрипнув кожаной подушкой седла.

— Имеются важные предписания, поэтому прошу зайти к новому командиру. О своем назначении он уже знает.

Куштринович действительно поджидал нас в своей палатке. Перед ним на ящике от итальянского пулемета «Бреда» лежала большая карта, и он на ней что-то размечал.

— Салют, друзья! Входите! — сказал он густым, довольным голосом. — Присаживайтесь.

Крупное лицо его, с багровым рубцом во всю щеку, уже слегка опушенное рыжей бородкой, выражало чувство полного удовлетворения: наконец-то он занял командный пост в партизанской армии!

Приказ за подписью Поповича, что привез Громбац, резко расходился с указаниями Арсо Иовановича. Командир корпуса писал:

«Приказываю всем частям оставаться на своих местах и отражать нападения противника. Строжайше запрещаю какие бы то ни было передвижения без моего ведома. В случае нарушения виновные будут немедленно и беспощадно наказаны».

Куштринович прочел это с чувством, с расстановкой и добавил:

— Я предвижу, что западные союзники скоро придут на Балканы. Мало вероятно, чтобы советские войска их опередили. Что касается Тито, то он был, как сообщил мне Громбац, в Бари, а сейчас находится на острове Вис в полной безопасности, под охраной английского военно-морского флота и авиации. Все хорошо!

Когда мы с Кичей возвращались в роту, он сказал с горечью:

— Вот и кончилось мое командование. Возвращаюсь в исходное положение. Ну, что же, это даже лучше! — Он оглянулся по сторонам. — Знаешь, Николай, я начинаю что-то плохо разбираться в том, что происходит. — Он присел на пень. — Почему Тито уехал из Бари на остров Вис, а не вернулся к армии?