Большая книга стихов поэта Поэт Семен Израилевич Липкин "Есть прелесть горькая в моей судьбе…" * * * Есть прелесть горькая в моей судьбе: Сидеть с тобой, тоскуя по тебе. Касаться рук и догадаться вдруг, Что жажду я твоих коснуться рук, И губы целовать, и тосковать По тем губам, что сладко целовать. АПРЕЛЬ А здесь апрель. Забылась роща в плаче. На вербе выступил пушок цыплячий. Опять земля являет облик свой, Покрытый прошлогоднею листвой. Какая тишь, какое захолустье, Как странно выгнулось речное устье, Пришли купаться ясени сюда, До пояса доходит им вода. Там, в рощице, то синим, то зеленым Сукном одет затон, и над затоном Топырит пальцы юная ольха. И, словно созданная для греха, Выходит на террасу щебетунья, Цветущая полячка, хохотунья, Чья бровь дугой, и ямки на щеках, И множество браслетов на руках, И необдуманная прелесть глаз Уже не раз с ума сводили нас… Бубни стихи, живи светлей и проще! Журчит река. Недвижен воздух рощи. Всей грудью обновленный дышит прах. Но все это в меня вселяет страх. Я вижу: на тепличное стекло Цветов дыханье смрадное легло. Мне кажется: из-за речных коряг Невидимый вот-вот привстанет враг. И черный грач, как будто без причины, То тут, то там садится на вершины, И вниз летит, и что-то мне кричит, И вверх как бы в отчаянье летит, Затем, что слушать здесь никто не хочет, Когда он горе близкое пророчит. Так иногда, увидев тайный свет, Беспомощный, но истинный поэт О зле грядущем нам напоминает, Но тусклых слов никто не понимает. А вот еще ольха. Мне в этот миг Понятен хруст ее ветвей сухих: Она своей седьмой весны боится! Она слепым предчувствием томится: Страшит ее весенних дней набег, Ей милым стал больной, унылый снег, И дерева младенческое горе Моей душой овладевает вскоре. И даже та, чьи ямки на щеках, И множество браслетов на руках, И необдуманная прелесть глаз, Уже не раз с ума сводили нас, Та, что сейчас своей красой летучей Нас обожгла, — она больна падучей, И знаю: ночью будет нас пугать Улыбкой неестественной. ОТКРЫТКА Я получил открытку, на которой Художник темный написал случайно Чудесный дом, и мне за каждой шторой Какая-то мерцала тайна. Извозчики, каких уж нет на свете, Кареты выстроили — цуг за цугом, А сами собрались в одной карете, Видать, смеялись друг над другом. И мне представилась тогда за домом Вся улица, все улицы, весь город. Он показался мне таким знакомым, — Не в нем ли знал я жар и холод? О царь всевидящий — незрячий случай! Понятно мне: в том городе и ныне Я проживаю, но другой, но лучший, Но слепо верящий в святыни. В том городе моя душа прекрасна, Не менее души прекрасно тело, Они живут между собой согласно, И между ними нет раздела. И если здесь несбыточны и хрупки Беспомощного разума созданья, — Они там превращаются в поступки, Мои сокрытые мечтанья. Там знают лишь один удел завидный — Пьянящей жертвенности пить напиток. Там ни к чему умельца дар постыдный, И мне туда не шлют открыток. СЧАСТЬЕ Хорошо мне торчать в номерах бобылем, По казачьим станицам бродить, Называть молодое вино чихирем, Равнодушно торговок бранить. Ах, у скряги земли столько спрятано мест, Но к сокровищам ключ я нашел. Это просто совсем: если жить надоест, — Взял под мышку портфель — и пошел. Из аула в аул я шатаюсь, но так Забывают дорогу назад. Там арабскими кличками кличут собак, Над могилами жерди стоят. Это знак, что великий смельчак погребен, Мне ж, по правде сказать, наплевать, Лишь бы воздух был чист, и глубок небосклон, И вокруг ни души не видать. Вот уже за спиною мечеть и погост, И долина блестит вдалеке. Полумесяцем там перекинулся мост, В безымянной колеблясь реке. Очевидно, река здесь недавно бежит, Изменила недавно русло. Там, где раньше бежала, там щебень лежит, И каменья чисты, как стекло. Долго странствовать буду. Когда же назад Я вернусь, не увижу реки: Только россыпи щебня на солнце блестят, Только иверни да кругляки! Оскверню ли я землю хулой иль хвалой? Постою, погляжу и пойду. За скалой многоуглой, за каменной мглой Безымянной рекой пропаду. |
