ОН, Я И ТЫ Уже ему казалось: он всесилен. Из словарей заветных доставал Слова и твердой кистью рисовал, Взяв краски из сверкающих красилен. Уже торжествовал он, видя: раб Есть раб и здравый разум возвеличен. А Ты? А Ты сначала так был слаб, Так неразумен и косноязычен. Вдруг вспыхнул Ты, как в детстве летний дождь, Слезою соловьиною скатился И медленно мне дал такую мощь, Что я в Твое подобье превратился. "Огонь связующий и жаркий…" * * * Огонь связующий и жаркий, Молнии двужалый меч, Скинию потрясший гром — Превращаются в помарки, В тускло тлеющую речь Под беспомощным пером. В телефоне спрятан сыщик, И подслушивает он: Может вслух я согрешу. Я же только переписчик Завещавшего закон: Он слагает, я пишу. "Тот, кто ветру назначил вес…" * * * Тот, кто ветру назначил вес, Меру определил воде, Молнии указал тропу И дождю начертал устав, С тихой радостью мне сказал: — Никогда тебя не убьют. Разве можно разрушить прах Или нищего разорить? МИМО РЫНКА Мимо рынка, мимо гладиолусов И картофеля, где очередь шумна, Мимо самосвалов и автобусов, Тротуаром, загрязненным дочерна, Мимо вельзевуловых приспешников, Окружающих меня со всех сторон, Мимо ненавистников-кромешников, Оскорбляющих сограждан в телефон, — Поднимусь к высокому подножию И, опять познав блаженное родство, Подойду я к жертвеннику Божию, К солнцу воли и веселья моего. "Ночь наступит не скоро…" * * * Ночь наступит не скоро. Солнце все еще льется На траву у забора И ведро у колодца. А в душе так пустынно, Так ей чужды и дики Острый запах жасмина, Теплый запах клубники. Но как только взметнется Без печали и боли, Ей светло улыбнется Судия на престоле. Скажет: "Знаю, в неволе Ты, душа, настрадалась И заглохла без боли, Без печали осталась". УЛИЦА В КАЛЬКУТТЕ Обняла обезьянка маму, Чтобы та ей дала орех. Обняла обезьянка маму, А дитя обманывать грех. Убегает тропинка в яму, Где влажна и грязна земля, Убегает тропинка в яму, Как испуганная змея. Наших родичей куцехвостых Забавляет автомобиль. По понятиям куцехвостых Этот мир не мираж, а быль. Как вода стоячая — воздух. И мы тонем в этой воде. Как вода стоячая — воздух, Мы не здесь, мы не там, мы нигде. РАЗМЫШЛЕНИЯ АВРААМА У ЖЕРТВЕННИКА Что испытывала мать, Стоя у порога, Прежде, чем домой позвать Праотца иль Бога? 2 Как звались былых времен Дети или внуки? Тех ласкательных имен Кто запомнил звуки? 3 И когда пред Всеблагим Он главой поникнул, — Милым именем каким Отрока окликнул? 4 Наколол, связал дрова, Нагрузил на сына. Исаак молчал сперва. Смолкла и долина. 5 А потом сказал отцу: "Есть дрова, кресало, Что ж не взяли мы овцу, Чтобы жертвой стала?" Был ответ: "Я чту, мой сын, Господа приказы. Для сожженья есть один Агнец большеглазый". 7 Поднимались по холмам. Силу зной удвоил. Меж деревьев Авраам Жертвенник устроил. 8 Он разжег дрова, помог Отроку раздеться, И глядел он, и не мог Вдоволь наглядеться. 9 С загорелой наготой, С обещаньем мощи, Был он строен, — молодой Кедр ливанской рощи. 10 Тонкостан, верблюдоок, Брови на излете, И чудесно зрел росток Крепкой крайней плоти. 11 "Я обрезал эту плоть, Я не ждал укора. Сам нарушил мой Господь Слово договора. 12 Сын единственный умрет. Как же, сверхстолетний, Я могу родить народ, Что песка несметней? 13 Да нужны ли мне стада, Роды и колена, Без тебя, моя звезда, Мальчик мой бесценный? 14 Нет, пред Богом грешен я Разуменьем скудным: Разве может Судия Быть неправосудным? 15 Нет, не глина я, хотя Сотворен из праха, И теперь мое дитя В огнь войдет без страха. 16 Заповедал Судия: "Народишь ты племя, И твое умножу Я, Умножая, семя". 17 Смысл словес его глубок, Рассуждая строго, Бог есть мысль, и мысль есть Бог, Я — подобье Бога. 18 Не равняй людей с песком, Звездами не числи: Мысли в образе людском, Все мы — Божьи мысли. 19 Тлен — кресало и тесак, Дерево сгорает. Я есть мысль, мысль — Исаак, Мысль не умирает". 20 Он взглянул — и обомлел: Сын смотрел на пламя, — Точно так же Бог смотрел, Теми же глазами! 21 И с небес воззвал слуга, Богу предстоящий, И баран свои рога Выдвинул из чащи. |
