ОДЕССКИЙ ПЕРЕУЛОК Акация, нежно желтея, Касается старого дворика, А там, в глубине, — галерея, И прожитых лет одиссея Еще не имеет историка. Нам детство дается навеки, Как мир, и завет, и поверие. Я снова у дома, где греки, Кляня почитателей Мекки, В своей собирались гетерии. Отсюда на родину плыли И там возглавляли восстание, А здесь нам иное сулили Иные, пьянящие были, Иных берегов очертания. А здесь наши души сплетались, А здесь оставались акации, Платаны легко разрастались, Восторженно листья братались, Как часто братаются нации. О кто, этих лет одиссея, За нитью твоею последует? Лишь море живет, не старея, И время с триерой Тезея, Все так же волнуясь, беседует. ОДЕССКАЯ СИНАГОГА Обшарпанные стены, Угрюмый, грязный вход. На верхотуре где-то Над скинией завета Мяучит кот. Раввин каштаноглазый — Как хитрое дитя. Он в сюртуке потертом И может спорить с чертом Полушутя. Сегодня праздник Торы, Но мало прихожан. Их лица — как скрижали Корысти и печали… И здесь обман? И здесь бояться надо Унылых стукачей? Шум, разговор банальный, Трепещет поминальный Огонь свечей. Но вот несут святыню — И дрогнули сердца. В том бархате линялом — Все, ставшее началом, И нет конца! Целуют отрешенно, И плача, и смеясь, Не золотые слитки, А заповедей свитки, Суть, смысл и связь. Ты видишь их, о Боже, Свершающих круги? Я только лишь прохожий, Но помоги мне, Боже, О, помоги! ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЕГИПТА Гладит бога, просит, чтоб окрепла, Женщина, болящая проказой, Но поймет ли, что такое лепра, Этот идол, крупный и безглазый? Воздух пахнет знойно, пыльно, пряно, Горяча земля и нелюдима, И смеются люди каравана, По всему видать, — из Мицраима. Только мальчик в стираном хитоне Слез с верблюда на песок сожженный, И его прохладные ладони Ласково коснулись прокаженной. Он сказал: "Не камню истукана — Это Мне слова ее молений". И пред Богом люди каравана Радостно упали на колени. ГОНЧАР Когда еще не знал я слова С его отрадой и тоской, Богов из вещества земного Изготовлял я в мастерской. Порой, доверившись кувшину, Я пил с собой наедине, Свою замешивая глину Не на воде, а на вине. Не ведая духовной жажды, Еще о правде не скорбя, Я вылепил тебя однажды, Прекраснобедрая, — тебя! Но свет и для меня зажегся С потусторонней высоты, И, потрясенный, я отрекся От рукотворной красоты. Так почему же зодчий мира, Зиждитель влаги и огня, Глазами моего кумира Все время смотрит на меня? КИПАРИС За листвой, зеленеющей в зное, Дышит море, и бледен закат. Я один, но со мной — эти двое: Воробьи в кипарисовой хвое Серым тельцем блаженно дрожат. Хорошо моим братикам младшим В хрупкой хижине, в легкой тени, И акация ангелом падшим Наклоняется к иглам увядшим, И, смутясь, ей внимают они. Не о них ли душа укололась? Не таит ли в себе кипарис Твой тревожный, тревожащий голос И улыбку, в которой веселость И восточная горечь слились? Ведь и я одарен увяданьем, И на том эти ветви ловлю, Что они пред последним свиданьем С грустной завистью и ожиданьем Смотрят: вправду ль живу и люблю? ПТИЦЫ ПОЮТ Душа не есть нутро, А рев и рык — не слово, А слово есть добро, И слова нет у злого. Но если предаем Себя любви и муке, Становятся добром Неведомые звуки. Так, в роще, где с утра Сумерничают ели, Запели вдруг вчера Две птицы. Как запели! Им не даны слова, Но так они певучи — Два слабых существа, — Что истиной созвучий, Сквозь утренний туман, Всю душу мне пронзили И первый мой обман, И первых строк бессилье, И то, чем стала ты, — Мой свет, судьба и горе, И жажда правоты С самим собой в раздоре. |
