"Как ты много курила!.." * * * Как ты много курила! Был бессвязен рассказ. Ты, в слезах, говорила То о нем, то о нас. Одинокие тучки Тихо шли за окном. Ты тряслась, как в трясучке, На диване чужом. Комнатенку мы сняли, Заплатили вперед, Не сказали, но знали, Что разлука придет, Что на лифте взберется На десятый этаж, И во всем разберется, И себя ты предашь, И со мною не споря, Никого не виня, С беспощадностью горя Ты уйдешь от меня. УЗНАВАНИЕ Подумал я, взглянув на белый куст, Что в белизне скрывается Ормузд: Когда рукой смахнул я снег с ветвей, Блеснули две звезды из-под бровей. Подумал я, что тихая сосна В молитвенный восторг погружена: Когда рукой с нее смахнул я снег, Услышал я твой простодушный смех. Я узнаю во всем твои черты. Так что же в мире ты и что не ты? Все, что не ты, — не я и не мое, Ненебо, неземля, небытие, А все, что ты, — и я, и ты во мне, И мир внутри меня, и мир вовне. ЗАКАТ В АПРЕЛЕ Пред вечным днем я опускаю вежды. Баратынский Был он времени приспешник, С ним буянил заодно, А теперь утихомирился, — Сквозь безлиственный орешник, Как раскаявшийся грешник, Грустный день глядит в окно. Травяные смолкли речи, Призадумались стволы, Запылав, закат расширился, И уносится далече, Исцеляя от увечий, Запах почвы и смолы. Пусть тревоги вековые — Наш сверкающий удел, А кошелки мать-и-мачехи, Золотисто-огневые, Раскрываются впервые, И впервые мир запел. Снова жгучего прозренья Над землей простерта сень, Каин, Авель — снова мальчики, Но в предчувствии боренья Заурядный день творенья Вновь горит, как первый день. НА ЧУЖОЙ КВАРТИРЕ Не видел сам, но мне сказали, Что, уведя за косогор, Цыганку старую связали И рядом развели костер. Туман одел передовую И ту песчаную дугу, Где оборотни жгли живую На том, не нашем берегу. А я, покуда мой начальник Направился в политотдел, Пошел к тебе сквозь низкий тальник, Который за ночь поредел. В избе, в больничном отделенье, Черно смотрели образа, И ты в счастливом удивленье Раскрыла длинные, оленьи, С печальным пламенем глаза. Мы шли по тихому Заволжью, И с наступленьем темноты Костер казался грубой ложью, А правдой — только я и ты. Но разве не одной вязанкой Мы, люди, стали с давних пор? Не ты ли той была цыганкой? Не я ль взошел на тот костер? Не на меня ль ложится в мире За все, чем болен он, — вина? Мы оба на чужой квартире, В окне — луна, в окне — война. СТРАХ Поднимается ранний туман Над железом загрезивших крыш, Или то не туман, а дурман, От которого странно грустишь? Ты и шагу не можешь ступить, Чтоб на лавочку сесть у окна, — Или хочется что-то забыть, А для этого память нужна? Иль вселенной провидишь ты крах И боишься остаться одна, Иль божественный чувствуешь страх, А для этого смелость нужна? Все погибнет — и правда, и ложь — В наступающем небытии, Но боишься, что ты не умрешь, Ибо гибели нет для любви. ЮЖНЫЕ ЦЕРКВИ Есть Углич и Суздаль, Чьи храмы прославлены, Полно ли там, пусто ль, — А в вечность оправлены. Как музыка рощи, Их многоголосие… Есть церкви попроще У нас, в Новороссии. Не блещут нарядом, Как мазанки — синие, С базарами рядом Те южные скинии. Их камни в тумане Предутреннем нежатся, И в карты цыгане За садиком режутся. Как снасть рыболова, Как труд виноградаря, Здесь движется слово, Лаская и радуя. И нет здесь ни древа Царей и ни древности, — Лишь святость напева, Лишь воздух душевности. И лирника лира Жужжит, сердцу близкая, И пахнет не мирра — Трава киммерийская. |
