ВЕЧЕР О вечер волжских посадов, О горний берег и дольний, Мучных и картофельных складов Ослепшие колокольни! Языческий хмель заплачек, Субботние пыльные пляски, Худых, высоких рыбачек Бесстыжие, грустные ласки. Плавучие цехи завода, Далекая ругань, а рядом — Вот эти огни парохода, Подобные чистым Плеядам. ВОЛЯ Кони, золотисто-рыжие, одномастные кони, Никогда я не думал, что столько на свете коней! Племя мирных коров, кочевая бычья держава Шириною в сутки езды, длиною в сутки езды. Овцы, курдючные, жирные овцы, овцы-цигейки, Множество с глазами разумного горя глупых овец. Впрямь они глупые! Услышат в нашей бричке шуршанье, Думают — это ведро, думают — это вода, Окровавленными мордочками тычутся в бричку. Ярость робких животных — это ужасней всего. Пятый день мы бежим от врага безводною степью Мимо жалобных ржаний умирающих жеребят, Мимо еще неумелых блеяний ягнят-сироток, Мимо давно недоенных, мимо безумных коров. Иногда с арбы сердобольная спрыгнет казачка, Воспаленное вымя тронет шершавой рукой, И молоко прольется на соленую серую глину, Долго не впитываясь… Пересохли губы мои, немытое тело ноет. Правда, враг позади. Но, может быть, враг впереди? Я потерял свою часть. Но что за беда? Я счастлив Этим единственным счастьем, возможным на нашей земле — Волей, ленивой волей, разумением равнодушным И беспредельным отчаяньем… Никогда я не знал, что может, как море, шуметь ковыль, Никогда я не знал, что на небе, как на буддийской иконе, Солнечный круги лунный круг одновременно горят. Никогда я не знал, что прекрасно быть себялюбцем: Брата, сестру, и жену, и детей, и мать позабыть. Никогда я не знал, что прекрасно могущество степи: Только одна белена, только одна лебеда, Ни языка, ни отечества… Может быть, в хутор Крапивин приеду я к вечеру. Хорошо, если немцев там нет. А будут — черт с ними! Там проживает моя знакомая, Таля-казачка. Воду согреет. Вздыхая, мужнино выдаст белье. Утром проснется раньше меня. Вздыхая, посмотрит И, наглядевшись, пойдет к деревянному круглому дому. Алые губы, вздрагивающие алые губы, Алые губы, не раз мои целовавшие руки, Алые губы, благодарно шептавшие мне: "Желанный", Будут иное шептать станичному атаману И назовут мое жидовское отчество… А! Не все ли равно мне — днем раньше погибнуть, днем позже. Даже порой мне кажется: жизнь я прожил давно, А теперь только воля осталась, ленивая воля. РУИНЫ Как тайны бытия счастливая разгадка, Руины города печальные стоят. Ковыльные листы в парадных шелестят, Оттуда холодом и трупом пахнет сладко. Над изваянием святого беспорядка Застыл неведомым сиянием закат. Но вот из-за угла, где рос когда-то сад, Выходит человек. В руках его тетрадка. Не видно жизни здесь. Как вечность, длится миг. Куда же он спешит? Откуда он явился? Не так ли, думаю, наш праотец возник? Не ходом естества, не чарой волшебства, — Внезапно вспыхнувшим понятьем Божества От плоти хаоса без боли отделился. ЧЕРНЫЙ РЫНОК Войдем в поселок Черный рынок. Угрюм и колок Блеск песчинок. Лег синий полог На суглинок. Войдем в поселок Тот рыбачий, И сух, и долог День горячий. Слова — как щелок, Не иначе! Бегут в ухабы Жерди, клети. Разбиты, слабы, Сохнут сети. Худые бабы. Злые дети. Не вынес Каспий Этой доли. Отпрянул Каспий К дикой воле. Вдыхает Каспий Запах соли. Воскликнем, вторя Пьяным трелям: — О холод моря По неделям, О битва горя С горьким хмелем! О патефоны Без пластинок, О день твой сонный Без новинок, Изнеможденный Черный Рынок! Пришел сюда я Поневоле, Еще не зная Крупной соли Сухого края, Чуждой боли. Не вынес Каспий Этой доли. Седеет Каспий В диком поле. Вдыхает Каспий Запах воли. ШТАБНАЯ СИМФОНИЯ Лесных цветов счастливый Утренний плач. Уют неприхотливый Брошенных дач. Все прелести штабной картины, Столы, столы… Гул повторяют орудийный Деревьев грубые стволы. Владельцы этих зданий Где-то в бегах, В Сибири, в Туркестане, В камских снегах. Они здесь жили, как пришельцы, Ушли в тылы, А настоящие владельцы — Деревьев грубые стволы. Хотя б от них остался Запах иль цвет! Хотя бы вздох раздался Чей-нибудь вслед! Ушли, как ночь уходит в воду, Как тени мглы, И равнодушны к их уходу Деревьев грубые стволы. Здесь верить не умели, Веря, страдать, Смеяться в дни веселий, В скорби рыдать, Здесь ели много, пили много, Боясь хулы. Но кто ж хранил дыханье Бога? Деревьев грубые стволы! Отдел оперативный Ходит волчком. — Что делаешь, противный, Люди кругом! — Целует Верочка майора Гасан-оглы. Их тайну выболтают скоро Деревьев грубые стволы. И пусть мы негодуем, Шутим, ворчим, Но этим поцелуем, Наглым, смешным, Облагорожен гул горячий И дух золы, И эти брошенные дачи, И эти грубые стволы. |
