ПУСТОТА Мы знаем, что судьба просеет Живущее сквозь решето, Но жалок тот, кто сожалеет, Что превращается в ничто. Не стал ничтожным ни единый, Хотя пустеют все места: Затем и делают кувшины, Чтобы была в них пустота. ДВЕ ЕЛИ В лесу, где сено косят зимники, Где ведомственный детский сад Шумит впопад и невпопад, Как схиму скинувшие схимники, Две ели на холме стоят. Одна мне кажется угрюмее И неуверенней в себе. В ее игольчатой резьбе Трепещет светлое безумие, Как тихий каганец в избе. Другая, если к ней притащатся Лягушка или муравей, Внезапно станет веселей. Певунья, нянюшка, рассказчица, Сдается мне, погибли в ней. Когда же мысль сосредоточится На главном, истинном, живом, — Они ко мне всем существом Потянутся, и так мне хочется И думать, и молчать втроем. ПРОИСШЕСТВИЕ От надоедливой поделки Глаза случайно оторвав, Я встретился с глазами белки, От зноя смуглой, как зуав. Зачем же бронзовое тельце Затрепетало, устрашась? Ужель она во мне, в умельце, Врага увидела сейчас? Вот прыгнула, легко и ловко Воздушный воздвигая мост. Исчезла узкая головка И щегольской, но бедный хвост. Я ждал ее — и я дождался, Мы с нею свиделись опять. В ней некий трепет утверждался, Мешал ей жить, мешал дышать. Как бы хотел отнять способность Взвиваться со ствола на ствол, И эту горькую подробность В зрачках застывших я прочел. Два дня со мной играла в прятки, А утром, мимо проходя, Сосед ее увидел в кадке, Наполненной водой дождя. Так умереть, так неумело Таить и обнажить следы… И только шкурка покраснела От ржавой дождевой воды. СВИРЕЛЬ ПАСТУХА В горах, где под покровом снега Сокрыты, может быть, следы Сюда приставшего ковчега, Что врезался в гранит гряды, Где, может быть, таят вершины Гнездовье допотопных птиц, — Есть электронные машины И ускорители частиц. А ниже, где окаменели Преданья, где хребты молчат, Пастух играет на свирели, Как много тысяч лет назад. Познавшие законы квантов И с новым связанные днем, Скажи, глазами ли гигантов Теперь на мир смотреть начнем? Напевом нежным и горячим Потрясены верхи громад, И мы с пастушьей дудкой плачем, Как много тысяч лет назад. У МАГАЗИНА Квартал на дальнем западе столицы, Где с деревенским щебетаньем птицы На вывеску садятся торопливо, Заметив, что вернулись продавщицы С обеденного перерыва. В тени, у обувного магазина, — Свиданье: грустный, пожилой мужчина С букетиками ландышей в газете И та, кто виновато и невинно Сияет в летнем, жгучем свете. О робость красоты сорокалетней, Тяжелый, жаркий блеск лазури летней, И вечный торг, и скудные обновы, О торжество над бытом и над сплетней Прасущества, первоосновы! "Еще дыханье суеты…" * * * Еще дыханье суеты Тебя в то утро не коснулось, Еще от сна ты не очнулась, Когда глаза открыла ты — С таким провидящим блистаньем, С таким забвением тревог, Как будто замечтался Бог Над незнакомым мирозданьем. Склонясь, я над тобой стою И, тем блистанием палимый, Вопрос, ликуя, задаю: — Какие новости в раю? Что пели ночью серафимы? ЛЮБОВЬ Нас делает гончар; подобны мы сосуду… Кабир Из глины создал женщину гончар. Все части оказались соразмерны. Глядела глина карим взглядом серны, Но этот взгляд умельца огорчал: Был дик и тускл его звериный трепет. И ярость охватила гончара: Ужели и сегодня, как вчера, Он жалкий образ, а не душу лепит? Казалось, подтверждали мастерство Чело и шея, руки, ноги, груди, Но сущности не видел он в сосуде, А только глиняное существо. И вдунул он в растерянности чудной Свое отчаянье в ее уста, Как бы страшась, чтоб эта пустота Не стала пустотою обоюдной. Тогда наполнил глину странный свет, Но чем он был? Сиянием страданья? Иль вспыхнувшим предвестьем увяданья, Которому предшествует расцвет? И гончара пронзило озаренье, И он упал с пылающим лицом. Не он, — она была его творцом, И душу он обрел, — ее творенье. |
