"Когда мы заново родились…" * * * Когда мы заново родились, Со срама прячась на кусты, Не наготы мы устыдились, А нашей мнимой красоты, А нашего лжепониманья, Что каждому сужден черед. Но смерть есть только вид познанья, Тот, кто родился, не умрет. И вельзевуловы солдаты Не побеждают никогда Молящихся: мы виноваты, Вкусивши счастия стыда. "Если грозной правде будешь верен…" * * * Если грозной правде будешь верен, То в конце тягчайшего пути Рай, который был тобой потерян, Ты сумеешь снова обрести. Так иди, терпи, благословляя Господа разгневанную власть; Если б мы не потеряли рая, Не стремились бы туда попасть. РОЖДЕННЫЙ ИЗ КАМНЯ Жарой опустошенный, Свалился в сумрак день, Как недугом сраженный Из-за угла уздень. Недвижный и бездомный, Лежал он до зари. Под буркой ночи темной Светились газыри. На нем сидели птицы, И муравьи ползли, И были ноговицы Черней самой земли. Он был обломком воли И огоньком столпа, С которыми дотоле Не ладила толпа. Из камня он родился, И, скошен пулей злой, Он в камень превратился И слился со скалой. СЕЛЬСКИЙ ЖИТЕЛЬ Обтерпелся понемногу, Отдыхает у пруда, Те года забыл, когда Потерял под Курском ногу. Вспоминает старину: "Дед на фабрике суконной Зарабатывал законно, Помер в прошлую весну. Никакой тебе субботник: Получал, себе в доход, Два отреза каждый год От хозяина работник". В доме внук растет — Мишук, Есть жена и дочь без мужа, Как прошли зима да стужа, Грыжа выбухнула вдруг. Отвезли на слободу. Резал главный врач Премыслер. И, очнувшись, он размыслил: "Подыхать я подожду". Из больницы вышел, выжил, Понабрался теплых сил. В сроки всю траву скосил И картошку помотыжил. Две машины закупил Он украденных дровишек. Был водитель не из выжиг И десятку уступил. Как проснется, слышит: птицы Песнопение творят, И, как солнышки, горят Две лампадки у божницы. В ПАЛАТЕ Смерть поохотилась в палате, И ждет ли труп, Что безнадежное проклятье Сорвется с наших губ? Мы жертвы, мы и очевидцы Страды земной. Как весело в окно больницы Глядит бульвар Страстной! Как пламенно земное счастье — Желанный дар! От наших глаз Христовы страсти Сокрыл Страстной бульвар. Он утром густо разрисован, Но чьей рукой? А здесь для нас приуготован Уже удел другой. РАЗГОВОР Говорит правда дня, говорит правда ночи. Что ж друг другу они говорят? "Говори, Говори подлинней, нам нельзя покороче, Мы должны говорить от зари до зари". Говорит правда дня: "Я — весы и число, Я — топор и стрекало, перо и лекало, Я — затоптанный флаг, я — мятежное зло, Все, что племя людей век за веком искало". Говорит правда ночи: "Я — смятение счастья, Я — догадка любви, я — разгадка судьбы, Я — веселая воля, я — валторна безвластья, Я — извечная связь волшебства и мольбы". ПО ЭДГАРУ ПО Возле рижской магистрали, где в снегу стволы лежали, В глубине лесной печали шел я мерзлою тропой. Обогнул седой чапыжник. Кто там прянул на булыжник? Это старый чернокнижник, черный ворон, ворон злой. Страшных лет метаморфоза, посиневший от мороза, Трехсотлетний член колхоза, — черный ворон мне кричит: — Золотник святого дара сделал вещью для базара, Бойся, грешник, будет кара, — черный ворон мне кричит. Говорю я: — Трехсотлетний, это все навет и сплетни, Есть ли в мире безответней и бессребренней меня? Не лабазник, не приказчик, золотник я спрятал вящик, — Пусть блеснет он, как образчик правды нынешнего дня. Но упорен черно-синий: — Осквернитель ты святыни, Жди отмщения эриний, — ворон старый мне кричит. — Мастерил свои товары, чтоб купили янычары, Бойся кары, грозной кары, — ворон старый мне кричит. За деревней малолюдной, свой подъем окончив трудный, Я вступаю в край подспудный, но душе открытый лес. Кто там, кто там над болотом? Ворон, ты ль за поворотом? Ты ль деревьям-звездочетам поклонился — и исчез? |
