ВЫКЛЮЧИЛИ СВЕТ Электроплита, батареи Служить перестали. В окне — Темнее, в дому — холоднее. Но вспыхнуло что-то во мне. Один, в темноте, в своем кресле, Зажечь не желая свечу, Я жду, чтобы тени воскресли, Всем телом я жду и молчу. Я чувствую светлую страстность Внутри существа моего, И к здешнему миру причастность, И с миром нездешним родство. Недвижный, во тьме я взлетаю, Я сам превращаюсь в свечу. И с радостью плачу, и таю, Но утру навстречу лечу. "Слышу, как везут песок с карьера…" * * * Слышу, как везут песок с карьера, Просыпаюсь, у окна стою, И береза смотрит светло-серо На меня, на комнату мою. Голубое небо так сверкает, Почему ж в нарушенной тиши Ужас пониманья проникает В темную вещественность души. Разве только нам карьер копали, Разве только мы в него легли? Матерь Утоли Моя Печали Не рыдала ль плачем всей земли? В ПОЛЕ ЗА ЛЕСОМ Иду в поля, со мной травинушка Или цветочный стебелек? "Нет, не цветок я, а княгинюшка, На мне венец, а не венок. Внесла я вклад в казну обители, Уединясь от дел мирских. Нас превратили погубители В существ лесных и полевых. Мы жили в кельях, но с веселостью, Светло на родине рослось. Но мир дохнул чумною хворостью, Мы были близко, — нынче врозь. Одним путем пошла Маринушка, Другой для Аннушки пролег. А где ж монахиня-княгинюшка? Я — только тонкий лепесток. Но верю: мы друг друга вылечим, Вода пасхальная близка. Мы сорок жаворонков выпечем Для мучеников сорока! И пусть я даже стала травушкой, Но вы со мной, опять со мной. Не погубили нас отравушкой, Спаслись от хворости чумной. Зову я: "Это ты, Маринушка? Ты, Аннушка, цела, жива?" Лишь плачет надо мной осинушка, Кругом — земля, цветы, трава". НА ИСТРЕ
Не себя нынче звезды славят, Засветясь в предпраздничный вечер, — Это кроткие ангелы ставят Перед Божьей Матерью свечи. И когда на неделе вербной Звездный свет до земли доходит, Не гараж со стеной ущербной, Не пустое село находит, А исчезнувший сад монастырский — Сколько яблок созреет сладких! На продажу — калач богатырский, Мед в корчагах и масло в кадках. Возле фабрики тонкосуконной Слобода построилась быстро, И не молкнет гул семизвонный Над бегущей весело Истрой. На монахинь глядит Приснодева — Кто в саду, кто стелет холстину — И узревшему землю из хлева Выбирает невесту сыну. "Я забыть не хочу, я забыть не могу…" * * * Я забыть не хочу, я забыть не могу Иероглифы птичьих следов на снегу, Я забыть не могу, я забыть не хочу Те ступеньки, что скользко сползали к ключу. Не хочу, не могу эту речку забыть, Что прошила снега, как суровая нить. Я забыть не хочу, я забыть не могу Круг закатного солнца на вешнем лугу. Я забыть не могу, я забыть не хочу Эту сосенку, вербную эту свечу. Только б слышать всегда да и помнить всегда, Как сбегает с холма ключевая вода. ПРИМЕЧАНИЕ К ФОРМУЛЕ ЭЙНШТЕЙНА Мою кобылку звали Сотка, А привела ее война. Светло-саврасая красотка, Она к тому ж была умна. Ни разу ночью не заржала В станицах, где засел чужой, А надо было, так бежала, Как будто брезгуя землей. Прищурив глаз, орех свой грецкий, Она подмигивала мне, — Мол, понимает по-немецки В зеленотравной западне. Верхом на ней, светло-саврасой, Я двигался во тьме степей, Но был не всадником, а массой, Она — энергией моей. СОБОР Не в зеленом уборе Вижу землю мою А в зеленом соборе Я молюсь и пою И ведь не апостол, И зовет не левит, — Сам внутри себя создал То, чем жить надлежит. Ум и сердце очистив Он сует и нытья, Слышу проповедь листьев И псалом соловья. Я в зеленом соборе Узнаю, что опять Губит Черное море Фараонову рать; Что зажав свой пастуший Посох в смуглой руке, Вновь идет, как по суше, Человек по реке. Домотканой рубахи Чуть намокли края, В чудном трепете птахи, Воды, ветви и я. |
