"Я иду среди лесного гама…" * * * Я иду среди лесного гама, Листья то цепляются, то жгут, Комары, как нищенки у храма, С тайной злостью плачут и поют. Согнут столбик давнего замера, Где-то рвется птичий голосок Да еще вдали везут с карьера Грузовые чудища песок. Я ли после двух больниц шагаю Мокрою, извилистой тропой, На ходу бессвязное слагаю, Самому себе теперь чужой? Это я ли, пятигодовалый, Гордый разуменьем букваря, Видел садик около вокзала И приезд последнего царя? Я ли дрался под водою в споре С драчуном таким же, как и я, За монетку, брошенную в море Юнгою с чужого корабля? Я ли смерти, может быть, навстречу Шел в степной ставропольской ночи, И насторожен нерусской речью, Прятался в густых стеблях бахчи? Я ль немолодым назвал впервые Женщину возлюбленной женой? А во мне, со мной мои чужие, Я живу, пока они со мной. "Потомства двигая зачатки…" * * * Потомства двигая зачатки, Лягушек прыгают двойчатки, Снег мочит редкую траву, Поют крылатые актеры, А к ним взлетают метеоры — Так бабочек я назову. Милы мне бабочки и птицы! Я тот, кто вышел из больницы, Кто слышит, как весна идет, Но помнит знаки жизни хрупкой — Связь неестественную с трубкой, Свой продырявленный живот. Я вам обоим благодарен: Тебе, что ярко мне подарен, Мой день, поющий все звончей, Тебе, что света не видала, Что триста дней со мной страдала И триста мучилась ночей. "Чистое дыханье облаков…" * * * Чистое дыханье облаков Цвета трав, уже зеленоватых, Но смущенных, будто виноватых В грязной рвани, в ржавчине судков, В загородных — за зиму — отбросах. Но еще дано листам травы Весело купаться в летних росах И занять у неба синевы. Да и я свободен пить из вешней Чаши этой средней полосы. А еще вкусить бы воли внешней, Пусть не больше капельки росы. РОДНИК Где часовня белела Издалека, Божья матерь скорбела У большака. И от слов ее горьких В роще возник, Отзвенев на пригорках, Чистый родник. Проезжали подводы, Слышался скрип, Проникавший под своды Пахнувших лип. Все пылилось, гудело, Пело, цвело, А часовня белела Бело, бело. И сраженье гремело, И войско шло, Божья Матерь скорбела Светло, светло. Чад цыганской жаровни Возле куста От подножья часовни Полз до креста, А зимой выла рядом, В гуще снегов, С человечьим укладом Бытность волков. И молитвы, и толки — Вечная смесь. Но сильней стали волки, — Только ли здесь? Божью Матерь втоптали В пыль, но в пыли Утоляла в печали Печаль земли. Где часовня? Где запах Срубленных лип? Гибнет свет в волчьих лапах Или погиб? Нет, родник не желает Больше не быть, Плачет мать, утоляет Пришедших пить. СКОРБЬ Я не знаю, глядя издалече, Где веков туманна колея, Так же ли благословляла свечи В пятницу, как бабушка моя. Так же ли дитя свое ласкала, Как меня моя ласкала мать, И очаг — не печку — разжигала, Чтоб в тепле молитву прочитать. А кому Она тогда молилась? Не ребенку, а Его Отцу, Ниспославшему такую милость Ей, пошедшей с плотником к венцу. Так же ли, качая люльку, пела Колыбельную в вечерний час? Молодая — так же ли скорбела, Как теперь Она скорбит о нас? "Как видно, иду на поправку…" * * * Как видно, иду на поправку И мне не нужны доктора. С самим собой очную ставку Теперь мне устроить пора. Пора моей мысли и плоти Друг другу в глаза посмотреть, К тебе устремившись в полете, Совместно с мирами сгореть. Позволь мне себе же открыться И тут же забыть этот взгляд, Позволь мне в тебе раствориться И в плоть не вернуться назад. |
