РОЖДЕСТВО В том стандартном поселке, Где троллейбус кончает маршрут, В честь рождественской елки Пляшут, пьют и поют. В доме — племя уборщиц, Судомоек и нянь из больниц, Матерщинниц и спорщиц, Работяг и блудниц. Не ленивы как будто, Не бегут от шитья и мытья, Но у них почему-то Не бытуют мужья. У красивой Васёны Настроенье гулять и гулять. Аппарат самогонный Поработал на ять. В деревенских частушках Есть и воля, и хмель, и метель. В разноцветных игрушках Призадумалась ель. Сын смеется: "Маманя, Ты не видишь, что рюмка пуста!" И, глаза ей туманя, Набегает мечта. А на небе сыночка В колыбели качает луна, Словно мать-одиночка, Ожиданья полна. МОЛЧАЩИЕ Ты прав, конечно. Чем печаль печальней, Тем молчаливей. Потому-то лес Нам кажется большой исповедальней, Чуждающейся выспренних словес. Есть у деревьев, лиственных и хвойных, Бесчисленные способы страдать И нет ни одного, чтоб передать Свое отчаянье… Мы, в наших войнах И днях затишья, умножаем чад Речей, ругательств, жалоб и смятений, Живя среди чувствительных растений, Кричим и плачем… А они молчат. ЗИМНЕЕ УТРО А кто мне солнце в дар принес, И леса темную дугу, И тени черные берез На бледно-золотом снегу? Они, быть может, без меня Существовать могли бы врозь, — И лес, и снег, и солнце дня, Что на опушке родилось, Но их мой взгляд соединил, Мой разум дал им имена И той всеобщностью сроднил, Что жизнью кем-то названа. ШЕЛКОВИЦА Как только в городской тиши Ко мне придет полубессонница, Ночная жизнь моей души, Как поезд, постепенно тронется. И в полусне и в полумгле Я жду, что поезд остановится На том дворе, на той земле, Где у окна росла шелковица. Себя, быть может, обелю, Когда я объясню старением, Что это дерево люблю Лишь с детским, южным ударением. Иные я узнал дворы, Сады, и площади, и пагоды, Но до сих пор во рту остры И пыльно-терпки эти ягоды. И злоба отошедших дней, Их споры, их разноголосица, Еще больней, еще родней Ко мне — в окно мое доносится. Назад, к началу, к той глуши, Где грозы будущего копятся, Ночная жизнь моей души Безостановочно торопится. Мы связаны на всем пути, Как связаны слова пословицы, И никуда мне не уйти От запылившейся шелковицы. У МОРЯ Шумели волны под огнем маячным, Я слушал их, и мне морской прибой Казался однозвучным, однозначным: Я молод был, я полон был собой. Но вот теперь, иною сутью полный, Опять стою у моря, и опять Со мною разговаривают волны, И я их начинаю понимать. Есть волны-иволги и волны-прачки, Есть волны-злыдни, волны-колдуны. Заклятьями сменяются заплачки И бранью — стон из гулкой глубины. Есть волны белые и полукровки, Чья робость вдруг становится дерзка, Есть волны — круглобедрые торговки, Торгующие кипенью с лотка. Одни трепещут бегло и воздушно, Другие — тугодумные умы… Природа не бывает равнодушна, Всегда ей нужно стать такой, как мы. Природа — переводческая калька: Мы подлинник, а копия она. В былые дни была иною галька И по-иному думала волна. ПРИТЧА ОБ ОСЛЕ Подражание немецкому Осел идет вперед, повозку тащит, Воображая, Что он достигнет неба, где обрящет Блаженство рая, Где все ослы избавятся от тягот И мордобоя, Где львы и волки с ними рядом лягут У водопоя. И было так: один режим сменялся Другим режимом, Но свод небес, как прежде, оставался Недостижимым. Осел с поклажей двигался устало, Но постепенно Его питать в дороге перестало Надежды сено. Тогда, чтоб не свалил страдальца голод, Ему сказали, Что не на небе, — на земле тот город, Где нет печали, Где нет нужды, просгоры многотравны И благовонны, Где нет бича, все твари равноправны, Добры законы. Осел поверил, — с горя, с перепугу Не понимая, Что он все время движется по кругу, И боль немая Ему не открывала правды жесткой: "Безумной целью Ты одержим. Плетешься не с повозкой, А с каруселью. На ярмарке на ней кружились боги, Ушли отселе И позабыли, разумом убоги, О карусели". И вот осел все вертится по кругу, Воображая, Что движется к сияющему лугу, К блаженству рая. |
