1864 Тургеневу («Из мачт и паруса — как честно он служил…») Из мачт и паруса — как честно он служил Искусному пловцу под ведром и грозою! — Ты хижину себе воздушную сложил Под очарованной скалою. Тебя пригрел чужой денницы яркий луч, И в откликах твоих мы слышим примиренье; Где телом страждущий пьет животворный ключ, Душе сыскал ты возрожденье. Поэт! и я обрел, чего давно алкал, Скрываясь от толпы бесчинной, Среди родных полей и тень я отыскал И уголок земли пустынной. Привольно, широко, куда ни кинешь взор. Здесь насажу я сад, здесь, здесь поставлю хату! И, плектрон отложа, я взялся за топор И за блестящую лопату. Свершилось! Дом укрыл меня от непогод, Луна и солнце в окна блещет, И, зеленью шумя, деревьев хоровод Ликует жизнью и трепещет. Ни резкий крик глупцов, ни подлый их разгул Сюда не досягнут. Я слышу лишь из саду Лихого табуна сближающийся гул Да крик козы, бегущей к стаду. Здесь песни нежных муз душе моей слышней, Их жадно слушает пустыня, И верь! — хоть изредка из сумрака аллей Ко мне придет моя богиня. Вот здесь, не ведая ни бурь, ни грозных туч Душой, привычною к утратам, Желал бы умереть, как утром лунный луч, Или как солнечный — с закатом. Утро в степи
Заря восточный свой алтарь Зажгла прозрачными огнями, И песнь дрожит под небесами: «Явися, дня лучистый царь! Мы ждем! Таких немного встреч! Окаймлена шумящей рожью, Через всю степь тебе к подножью Ковер душистый стелет гречь. Смиренно преклонясь челом, Горит алмазами пшеница, Как новобрачная царица Перед державным женихом». 1865 «В пене несется поток…» В пене несется поток, Ладью обгоняют буруны, Кормчий глядит на восток И будит дрожащие струны. В бурю челнок полетел, Пусть кормчий погибнет в ней шумно, Сердце, могучий, он пел — То сердце, что любит безумно. Много промчалось веков, Сменяя знамена и власти, Много сковали оков Вседневные мелкие страсти. Вынырнул снова поток. Струею серебряной мчало Только лавровый венок, Да мчало ее покрывало. 1866? «Какой горючий пламень…» Какой горючий пламень Зарей в такую пору! Кусты и острый камень Сквозят по косогору. Замолк и засыпает Померкший пруд в овраге; лишь ласточка взрезает Нить жемчуга на влаге. Ушли за днем послушно последних туч волокна. О, как под кровлей душно, Хотя раскрыты окна! О нет, такую пытку Переносить не буду; Я знаю, кто в калитку Теперь подходит к пруду. 26 января 1867 «Хотя по-прежнему зеваю…» Хотя по-прежнему зеваю, Степной Тантал, — Увы, я больше не витаю, Где я витал! У одичалой, непослушной Мечты моей Нет этой поступи воздушной Царицы фей. В лугах поэзии зарями Из тайны слез Не спеют росы жемчугами, А бьет мороз. И замирает вдохновенье В могильной мгле, Как корнеплодное растенье В сухой земле. О, приезжай же светлым утром, Когда наш сад С востока убран перламутром, Как грот наяд. В тени убогого балкона, Без звонких лир, Во славу нимф и Аполлона Устроим пир. Тебе побегов тополь чинный Даст для венца, Когда остудим пеной винной Мы тук тельца. Найду начальный стих пэана Я в честь твою; Не хватит сил допить стакана — Хоть разолью! январь или февраль 1869 Лизиас и Вакхида (Идиллия) Вакхида О, непонятные, жестокие мужчины! И охлажденье их и страсть к нам — без причины. Семь дней тому назад еще в последний раз Здесь предо мной вздыхал и плакал Лизиас. Я верила, я им гордилась, любовалась. Ты видишь, Пифия? Всё нынче миновалось! Зову — не слушает. Спроси, отворожен Он зельем, что ль, каким? Или обижен он Вакхидой верною? Давно ль, склоня колены, Преследовал меня богач из Митилены, Швырялся золотом, нес мирры, пышных роз, И руку предлагал? — О, сколько горьких слез Мне стоил Лизиас! |
