1854 «Что за ночь! Прозрачный воздух скован…» Что за ночь! Прозрачный воздух скован; Над землей клубится аромат. О, теперь я счастлив, я взволнован, О, теперь я высказаться рад! Помнишь час последнего свиданья! Безотраден сумрак ночи был; Ты ждала, ты жаждала признанья — Я молчал: тебя я не любил. Холодела кровь, и сердце ныло: Так тяжка была твоя печаль; Горько мне за нас обоих было, И сказать мне правду было жаль. Но теперь, когда дрожу и млею И, как раб, твой каждый взор ловлю, Я не лгу, назвав тебя своею И клянясь, что я тебя люблю! 1854
Старый парк Сбирались умирать последние цветы И ждали с грустию дыхания мороза; Краснели по краям кленовые листы, Горошек отцветал, и осыпалась роза. Над мрачным ельником проснулася заря, Но яркости ее не радовались птицы; Однообразный свист лишь слышен снегиря, Да раздражает писк насмешливой синицы. Беседка старая над пропастью видна. Вхожу. Два льва без лап на лестнице встречают. Полузатертые чужие имена, Сплетаясь меж собой, в глазах моих мелькают. Гляжу. У ног моих отвесною стеной Мне сосен кажутся недвижные вершины, И горная тропа, размытая водой, Виясь как желтый змей, бежит на дно долины. И солнце вырвалось из тучи, и лучи, Блеснув как молния, в долину долетели. Отсюда вижу я, как бьют в пруде ключи И над травой стоят недвижные форели. Один. Ничьих шагов не слышу за собой. В душе уныние, усилие во взоре. А там, за соснами, как купол голубой, Стоит бесстрастное, безжалостное море. Как чайка, парус там белеет в высоте. Я жду, потонет он, но он не утопает И, медленно скользя по выгнутой черте, Как волокнистый след пропавшей тучки тает. 1853? Муза («Не в сумрачный чертог наяды говорливой…») Не в сумрачный чертог наяды говорливой Пришла она пленять мой слух самолюбивый Рассказом о щитах, героях и конях, О шлемах кованных и сломанных мечах. Скрывая низкий лоб под ветвию лавровой, С цитарой золотой иль из кости слоновой, Ни разу на моем не прилегла плече Богиня гордая в расшитой епанче. Мне слуха не ласкал язык ее могучий, И гибкий, и простой, и звучный без созвучий. По воле пиерид с достоинством певца Я не мечтал стяжать широкого венца. О нет! Под дымкою ревнивой покрывала Мне музу молодость иную указала: Отягощала прядь душистая волос Головку дивную узлом тяжелых кос;. Цветы последние в руке ее дрожали; Отрывистая речь была полна печали, И женской прихоти, и серебристых грез, Невысказанных мук и непонятных слез. Какой-то негою томительной волнуем, Я слушал, как слова встречались поцелуем, И долго без нее душа была больна И несказанного стремления полна. 1854 «Теплый ветер тихо веет…» Теплый ветер тихо веет, Жизнью свежей дышит степь, И курганов зеленеет Убегающая цепь. И далеко меж курганов Темно-серою змеей До бледнеющих туманов Пролегает путь родной. К безотчетному веселью Подымаясь в небеса, Сыплют с неба трель за трелью Вешних птичек голоса. 1845 «Последний звук умолк в лесу глухом…» Последний звук умолк в лесу глухом, Последний луч погаснул за горою… О, скоро ли в безмолвии ночном, Прекрасный друг, увижусь я с тобою? О, скоро ли младенческая речь В испуг мое изменит ожиданье? О, скоро ли к груди моей прилечь Ты поспешишь, вся трепет, вся желанье? Скользит туман прозрачный над рекой, Как твой покров, свиваясь и белея… Час фей настал! Увижусь ли с тобой Я в царстве фей, мечтательная фея? Иль заодно с тобой и ночь, и мгла Меня томят и нежат в заблужденьи? Иль это страсть больная солгала И жар ночной потухнет в песнопеньи? 1855 «В пору любви, мечты, свободы…» В пору любви, мечты, свободы, В мерцаньи розового дня Язык душевной непогоды Был непонятен для меня. Я забавлялся над словами, Что будто по душе иной Проходит злоба полосами, Как тень от тучи громовой. Настало время отрезвляться, И долг велел — в немой борьбе Навстречу людям улыбаться, А горе подавлять в себе. Я побеждал. В душе сокрыта, Беда спала… Но знал ли я, Как живуща, как ядовита Эдема старая змея! Находят дни, — с самим собою Бороться сердцу тяжело, И духа злобы над душою Я слышу тяжкое крыло. |