1847 Курган Друг веков, поверенный преданий, Ты один средь братии своей Сохранил сокровищ и деяний Вековую тайну от людей. Что же дуб с кудрявой головою Не взращен твой подвиг отмечать И не светит в сумрак над тобою Огонек — избрания печать? Как на всех, орел с неизмеримой На тебя слетает высоты И срезает плуг неумолимый Всех примет последние следы. Что ж ты дремлешь? Силой чудотворной Возрасти темно-кудрявый дуб! Сокруши о камень непокорный Злого плуга неотвязный зуб! — Оттого-то, странник бесприметный, На степи я вечно здесь молчу, Что навек в груди мой клад заветный Ото всех я затаить хочу. 1847
«Ты говоришь мне: прости!..» Ты говоришь мне: прости! Я говорю: до свиданья! Ты говоришь: не грусти! Я замышляю признанья. Дивный был вечер вчера! Долго он будет в помине; Всем, — только нам не пора; Пламя бледнеет в камине. Что же, — к чему этот взгляд? Где ж мой язвительный холод? Грусти твоей ли я рад? Знать, я надменен и молод? Что ж ты вздохнула? Цвести — Цель вековая созданья; Ты говоришь мне: прости! Я говорю: до свиданья! Тучка Тучка-челн, небес волною Обданная паром, Между мною и луною Ты плывешь недаром: От луны — твой свет, что ставит Трон полночный богу; От меня ж возьми, что давит: Думу и тревогу. Спит она — тяжелой битвой Дум не возмутима; Ты ж над ней с моей молитвой Пронесися мимо. 1847 Свобода и неволя Видишь — мы теперь свободны: Ведь одно свобода с платой; Мы за каждый миг блаженства Жизни отдали утратой. Что ж не вижу я улыбки? Иль сильней всего привычка? Или ты теперь из клетки Поздно пущенная птичка? Птичка-радость, друг мой птичка, Разлюби иную долю! Видишь — я отверз объятья: Полети ко мне в неволю. 1847 «Сядь у моря — жди погоды…» Сядь у моря — жди погоды. Отчего ж не ждать? Будто воды, наши годы Станут прибывать. Поразвеет пыл горячий, Проминет беда, И под камень под лежачий Потечет вода. И отступится кручина, Что свекровь стара; Накидает мне пучина Всякого добра. Будто воды, наши годы Станут прибывать. Сядь у моря, жди погоды. Отчего ж не ждать? 1847 «Дитя, покорное любви…» Дитя, покорное любви, Моих стихов не назови Ты самолюбием нескромным. О нет!мой стих не мог молчать: На нем легла твоя печать С раздумьем тягостным и томным. Не говорю тебе — прости! Твоя судьба — одной цвести; Да мимо идет зов мятежный. Как в жизни раз, и в песни тож Ты раз мне сердце потревожь — И уносись прекрасной, нежной! И завтра светлый образ весь Исчезнет там, исчезнет здесь, Про твой удел никто не спросит, — И запах лилии ночной Не досягнет луны родной: Полночный ветр его разносит. 1847 «Под палаткою пунцовой…» Под палаткою пунцовой, Без невольников, один, С одалиской чернобровой Расстается властелин. — Сара, гурия пророка, Солнце дней, источник сил, Сара, утро недалеко — И проснется Азраил. Где-то завтра после бою Снова ноги подогну Иль усталой головою Беззаботно отдохну? С новой ночью, с новой кущей, Пылкой страсти вопреки, Не коснусь твоей цветущей, Нарумяненной щеки. Пред тобою на бездельи Свой кальян не закурю И в глаза твои газельи, Полон дум, не посмотрю, И рукой моей усталой У тебя не обовью Черных кос по феске алой Чешуйчатую змею. 1847
Эоловы арфы Он По листам пронесся шорох. Каждый миг в блаженстве дорог, В песни — каждый звук: Там, где первое не ясно, Всё, хоть будь оно прекрасно, Исчезает вдруг. Она |
