Середина 50-х гг. «Не избегай; я не молю…» Не избегай; я не молю Ни слез, ни сердца тайной боли, Своей тоске хочу я воли И повторять тебе: «люблю». Хочу нестись к тебе, лететь, Как волны по равнине водной, Поцеловать гранит холодный, Поцеловать — и умереть! 1862?
«В благословенный день, когда стремлюсь душою…» В благословенный день, когда стремлюсь душою В блаженный мир любви, добра и красоты, Воспоминание выносит предо мною Нерукотворные черты. Пред тенью милою коленопреклоненный, В слезах молитвенных я сердцем оживу И вновь затрепещу, тобою просветленный, — Но всё тебя не назову. И тайной сладостной душа моя мятется; Когда ж окончится земное бытие, Мне ангел кротости и грусти отзовется На имя нежное твое. 1857 Зевс Шум и гам, — хохочут девы, В медь колотят музыканты, Под визгливые напевы Скачут, пляшут корибанты. В кипарисной роще Крита Вновь заплакал мальчик Реи, Потянул к себе сердито Он сосцы у Амальтеи. Юный бог уж ненавидит, Эти крики местью дышат, — Но земля его не видит, Небеса его не слышат. 15 ноября 1859 К Сикстинской Мадонне Вот сын ее, — он — тайна Иеговы — Лелеем девы чистыми руками. У ног ее земля под облаками, На воздухе нетленные покровы. И, преклонясь, с Варварою готовы Молиться ей мы на коленях сами Или, как Сикст, блаженными очами Встречать того, кто рабства сверг оковы. Как ангелов, младенцев окрыленных, Узришь и нас, о дева, не смущенных: Здесь угасает пред тобой тревога. Такой тебе, Рафаэль, вестник бога, Тебе и нам явил твой сон чудесный Царицу жен — царицею небесной! 1864? Музе («Пришла и села. Счастлив и тревожен…») Пришла и села. Счастлив и тревожен, Ласкательный твой повторяю стих; И если дар мой пред тобой ничтожен, То ревностью не ниже я других Заботливо храня твою свободу, Непосвященных я к тебе не звал, И рабскому их буйству я в угоду Твоих речей не осквернял. Всё та же ты, заветная святыня, На облаке, незримая земле, В венце из звезд, нетленная богиня, С задумчивой улыбкой на челе. 1882 «Не смейся, не дивися мне…» Не смейся, не дивися мне, В недоуменьи детски грубом, Что перед этим дряхлым дубом Я вновь стою по старине. Не много листьев на челе Больного старца уцелели; Но вновь с весною прилетели И жмутся горлинки в дупле. 1884 «День проснется — и речи людские…» День проснется — и речи людские Закипят раздраженной волной, И помчит, разливаясь, стихия Всё, что вызвано алчной нуждой. И мои зажурчат песнопенья, — Но в зыбучих струях ты найдешь Разве ласковой думы волненья, Разве сердца напрасную дрожь. 1884 «Ты был для нас всегда вон той скалою…» — Ты был для нас всегда вон той скалою, Взлетевшей к небесам, — Под бурями, под ливнем и грозою Невозмутимый сам. Защищены от севера тобою, Над зеркалом наяд Росли мы здесь веселою семьею — Цветущий вертоград. И вдруг вчера — тебя я не узнала: Ты был как божий гром… Умолкла я, — я вся затрепетала Перед твоим лицом. — О да, скала молчит; но неужели Ты думаешь: ничуть Все бури ей, все ливни и метели Не надрывают грудь? Откуда же — ты помнишь — это было: Вдруг землю потрясло, И что-то в ночь весь сад пробороздило, И следом всё легло? И никому не рассказало море, Что кануло ко дну, — А то скала свое былое горе Швырнула в глубину. 2 июня 1863 Бабочка Ты прав. Одним воздушным очертаньем Я так мила. Весь бархат мой с его живым миганьем — Лишь два крыла. Не спрашивай: откуда появилась? Куда спешу? Здесь на цветок я легкий опустилась И вот — дышу. Надолго ли, без цели, без усилья, Дышать хочу? Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья И улечу. 1884
«С бородою седою верховный я жрец…» С бородою седою верховный я жрец, На тебя возложу я душистый венец, И нетленною солью горячих речей Я осыплю невинную роскошь кудрей. Эту детскую грудь рассеку я потом Вдохновенного слова звенящим мечом, И раскроет потомку минувшего мгла, Что на свете всех чище ты сердцем была. |
