1847 «Желтеет древесная зелень…» Желтеет древесная зелень, Дрожа, опадают листы… Ах, всё увядает, всё меркнет Все неги, весь блеск красоты. И солнце вершины лесные Тоскливым лучом обдает: Знать, в нем уходящее лето Лобзанье прощальное шлет. А я — я хотел бы заплакать, Так грудь истомилась тоской… Напомнила эта картина Мне наше прощанье с тобой. Я знал, расставаясь, что вскоре Ты станешь жилицей небес. Я был — уходящее лето, А ты — умирающий лес. 1847
Посейдон Солнце лучами играло Над морем, катящим далеко валы; На рейде блистал в отдаленьи корабль, Который в отчизну меня поджидал; Только попутного не было ветра, И я спокойно сидел на белом песке Пустынного брега. Песнь Одиссея читал я — старую, Вечно юную песнь. Из ее Морем шумящих страниц предо мной Радостно жизнь подымалась Дыханьем богов И светлой весной человека, И небом цветущим Эллады. Благородное сердце мое с участьем следило За сыном Лаэрта в путях многотрудных его; Садилось с ним в печальном раздумье За радушный очаг, Где царицы пурпур прядут, Лгать и удачно ему убегать помогало Из объятия нимф и пещер исполинов, За ним в киммерийскую ночь, и в ненастье, И в кораблекрушенье неслось, И с ним несказанное горе терпело. Вздохнувши, сказал я: «Злой Посейдон, Гнев твой ужасен, И сам я боюсь Не вернуть в отчизну!» Едва я окончил, — Запенилось море, И бог морской из белеющих волн Главу, осокою венчанную, поднял, Сказавши в насмешку: «Что ты боишься, поэтик? Я нимало не стану тревожить Твой бедный кораблик, Не стану в раздумье о жизни любезной тебя Вводить излишнею качкой. Ведь ты, поэтик, меня никогда не сердил: Ни башенки ты не разрушил у стен Священного града Приама, Ни волоса ты не спалил на глазу Полифема, любезного сына, И тебе не давала советов ни в чем Богиня ума — Паллада Афина.» Так воззвал Посейдон И в море опять погрузился, И над грубою остротой моряка Под водой засмеялись Амфитрита, женщина-рыба, И глупые дщери Нерея. 1842 Эпилог Будто на ниве колосья Зреют, колеблясь, в душе человека Помыслы; Но между них прорываются ярко Помыслы нежно-любовные, словно Алые да голубые цветы. Алые да голубые цветы! Брезгают вами жнецы, как травой бесполезной, Нагло затем вас молотят дубины, Даже бездомный прохожий Вдоволь насытит и взоры и сердце, Да, покачав головой, Даст вам название плевел прекрасных. Но молодая крестьянка Вас на венок Ищет заботливо, Вами убрать золотистые кудри, И в этом уборе спешит в хоровод, Где дудки да песни отрадно манят, Иль под развесистый вяз, Где голос любезного слаще манит Дудок и песен. «Ты вся в жемчугах и в алмазах…» Ты вся в жемчугах и в алмазах, Вся жизнь для тебя — благодать, И очи твои так прелестны, — Чего ж тебе, друг мой, желать? К твоим очам прелестным Я создал целую рать Бессмертием дышащих песен, Чего ж тебе, друг мой, желать? Очам твоим прелестным Дано меня было терзать, И ты меня ими сгубила, — Чего ж тебе, друг мой, желать? (12 апреля 1874) «Дитя, мы детьми еще были…» Дитя, мы детьми еще были, Веселою парой детей; Мы лазили вместе в курятник, К соломе, и прятались в ней. Поем петухами, бывало, И только что люди идут, — Кукуреку! — им сдается, Что то петухи так поют. На нашем дворе ухитрились Мы ящики пышно убрать. В них жили мы вместе, стараясь Достойно гостей принимать. Соседская старая кошка Нередко бывала у нас; Мы кланялись ей, приседая, Твердя комплименты подчас. Спешили ее о здоровье С любезным участьем спросить, С тех пор приходилось всё то же Не раз старой кошке твердить. Мы чинно сидели, толкуя, Как старые люди, тогда И так сожалели, что лучше Всё в наши бывало года. Что веры с любовью и дружбой Не знает теперешний свет, Что кофе так дорог ужасно, А денег почти что и нет. Промчалися детские игры, И всё пронеслось им вослед — И вера с любовью и дружбой, И деньги, и время, и свет. |
