1842 «Безмолвные поля оделись темнотою…» Безмолвные поля оделись темнотою, Заря вечерняя сгорела, воздух чист, В лесу ни ветерка, ни звука над водою, Лишь по верхам осин лепечет легкий лист, Да изредка певец природы благодатной За скромной самкою, вспорхнув, перелетит И под черемухой, на ветке ароматной, Весенней песнию окрестность огласит. И снова тихо всё. Уж комары устали Жужжа влетать ко мне в открытое окно: Всё сном упоено… 1842
«Когда кичливый ум, измученный борьбою…» Когда кичливый ум, измученный борьбою С наукой вечною, забывшись, тихо спит, И сердце бедное одно с самим собою, Когда извне его ничто не тяготит, Когда безумное, но чувствами всесильно, Оно проведает свой собственный позор, Бестрепетностию проникнется могильной И глухо изречет свой страшный приговор: Страдать весь век, страдать бесцельно, безвозмездно, Стараться пустоту наполнить — и взирать, Как с каждой новою попыткой глубже бездна, Опять безумствовать, стремиться и страдать, — О, как мне хочется склонить тогда колени, Как сына блудного влечет опять к отцу! — Я верю вновь во всё, — и с шепотом моленья Слеза горячая струится по лицу. 1842 К Морфею На ложе, свежими цветами испещренном, В пурпуровом венце, из мака соплетенном, Довольно спать тебе, красавец молодой. Проснись, молю тебя, скорей глаза открой И дай коснуться мне целебного фиала, Чтоб тихо я уснул, чтоб сердце не страдало. Люблю душистый сок твоих целебных трав, Люблю твои уста, люблю твой кроткий нрав, Диану полную над детской колыбелью, В которой ты лежишь, предавшийся безделью, И ложа тесноту, и трепетную тень, И страстные слова, и сладостную лень. 1842 «Когда не свищет вихрь в истерзанных снастях…» Когда не свищет вихрь в истерзанных снастях А вольно по ветру летает легкий флаг, Когда над палубой нависнет пар недужный И волны, пеною окаймлены жемчужной, Так дружно к берегу бегут, а ты в тени Приморских яворов лежишь, — тогда взгляни — Как пена легкая начнет приподыматься И в формы стройные Киприды округляться. 1842 Бюст Когда — из мрамора иль гипса — предо мною Ты в думы погружен венчанной головою, — Верь, не вотще глаза устремлены мои На изваянные кудрей твоих струи, На неподвижные, изваянные думы, На облик гения торжественно-угрюмый, Как на пророчество великого певца — На месяц, день и год печального конца! Нет! мне не верится, что жил ты между нами, Что — смертный — обладал небесными дарами, Что ты так мало жил, что ты не умирал — И никому даров небес не завещал! 1842 «Как на черте полночной дали…» Как на черте полночной дали Тот огонек, Под дымкой тайною печали Я одинок. Я не влеку могучей силой Очей твоих, Но приманю я взор твой милый На краткий миг. И точка трепетного света Моих очей — Тебе печальная примета Моих страстей. 1842 Элегия Мечту младенчества в меня вдохнула ты; Твои прозрачные, роскошные черты Припоминают мне улыбкой вдохновенья Младенческого сна отрадные виденья… Так! вижу: опытность — ничтожный дар земли — Твои черты с собой надолго унесли! Прости! — мои глаза невольно за тобою Следят — и чувствую, что я владеть собою Не в силах более; ты смотришь на меня — И замирает грудь от сладкого огня. 1842 Сонет (Офелии) С тех пор, как бог в тебе осуществил Передо мной создание поэта, Не знаю сам, за что я полюбил Игривое созвучие сонета. Не знаю сам, зачем он сердцу мил: Быть может, звук знакомого привета Он тех же рифм чредой изобразил — И ложною мечтой душа согрета. А может быть, он схож с тобою в том, Что изо всех стихов его стихом, Как и тобой, владеть всего труднее, Иль, наконец, причудливый, как ты, Смиряясь, он для чувства красоты, Чем затруднял, становится милее. 1842 Хронос Я тоскую и беспечен, Жизнь бесстрастная томит, Скучный день мой бесконечен, Ночь бессонна, как Аид. Час за часом улетает, Каждый бой часов растет, Где двенадцать ударяет, Там и первый настает. 1842
Странная уверенность Скорей, молись, затягивай кушак! Нас ждет ямщик и тройка удалая, Коней ждет корм, а ямщика кабак, А нас опять дорога столбовая. Да кой же черт? хоть путь нам и далек, Не даром же прогоны в вечность канут! Не может быть… Есть в мире уголок, Где и про нас хоть мельком упомянут. |
