5 Зачем ты землю посетила, Неосторожная душа? Ты крылышки свои спалила, На смертный огонек спеша. Барахтаясь в пучине жалко, Блуждая средь земных древес, В потемках сберегла весталка Кусочек голубых небес. И у свиных корыт в лачуге, Недосыпая, впопыхах, Вся надрываясь, вся в натуге, Пася блудливый скот в дубах, Ты плакала над миром целым, Ты научилась ремеслу Слепить глаза над божьим делом, Спать золушкою на полу. О, никогда бы не смогла ты Без этих золушкиных рук, Мозолистых и красноватых, Быть первою из божьих слуг. 6
И в этом призрачном пареньи Над грубым глиняным комком. Трудясь над миром в упоеньи — Над упоительным цветком, Ты, как в огромной черной розе, В эфирной ночи ледяной Утонешь жадно на морозе Трудолюбивою пчелой. И все ж нам жаль земли — терзаний, Земных прекрасных мук, трудов И бурь в житейском океане, Веселых дымных очагов. Как жаль душе земных товарок — Румяных женщин, синих глаз! Теперь мы смотрим на овчарок. На облака в последний раз. Ах, мы бросаем без охоты Тот пасторальный маскарад, Те беспокойные заботы, Когда у равнодушных стад Над маленьким комочком глины, В стихийных ветряных лесах, Под хрюканье, под рев звериный Мы думали о небесах. Париж. 1927 44. Поэма о мышеловке — Воля России. 1930. № 4. С. 320–327. С дополнительными строфами после строф: 7 («И в фургонах, в пахучей / Деревенской пыли / Ищем благополучий / По дорогам земли»), 21 («Честный автор намерен / Рассказать наконец, / Как был жребий неверен / Запылавших сердец»), 32 («А поэтам в зефирах / На большой высоте / Жить в холодных квартирах, / Умирать в нищете»), 33 («Все упорствуем, пишем / Пухлый ворох стихов, / Солнце всходит по крышам / С пением петухов»), а также с разночтениями в строках 8 («Разлучает судьба»), 20 («Темный воздух земной»), 21 («Буржуа и баронам»), 53 («Стала вдруг золотою»), 55 («Ватною бородою»), 84 («Рощи и семена»), 91 («Лишь кишечника вялость»), 96 («Он воспеть захотел»), 132–133 («Но кому в наше время / Нужен лепет небес»), Юрий Мандельштам, рассуждая о молодой поэзии в эмиграции, обильно цитировал «Поэму о мышеловке» и пытался выводить общие закономерности: «Первая черта, характеризующая для меня нового поэта, это ощущение катастрофичности и неслучайности того, что произошло с миром, с Россией, с нами. <…> Обрушившаяся на нас “арктическая ночь” уже не представляется поэту ни неодолимым незаслуженным бедствием, ни все уничтожающим и потому желанным забвением. Она воспринимается как тяжелый, но необходимый искус, который надо пройти родившемуся на нашей земле человеку. <…> Это отношение к жизни, к страданиям и к самой смерти как к некоему сужденному нам опыту и является, по-моему, второй, уже вполне оригинальной чертой современной поэзии» (Мандельштам Ю. О новой поэзии // Молва. 1933.19 февраля. № 41 (264). С. 4). 45. Городское («В квадратах городской природы…») — Последние новости. 1929. 26 января. № 2866. С. 3. Под названием «Городская поэма», с многочисленными изменениями и дополнениями, разбивкой на 3 нумерованных раздела и 17 строфами вместо 13, ниже приводится полностью: ГОРОДСКАЯ ПОЭМА 1 В квадратах городской природы, В автомобильной суете Мечтательные пешеходы Глядят на небо в тесноте. Вздыхают стриженые музы В коротких юбках до колен И, как зеленые медузы, Влекут ликеры души в плен. Мы смотрим: страшный воздух тает В дыму табачном, на весу, Дыхания нам не хватает, Мы заблудились, как в лесу — В стихии водяной хрустальной, При электрической луне, Мы — в раковине музыкальной Под небом розовым, на дне, А за углом, как мхи морские, В кругах туманных фонарей, Стоят деревья городские В бесплодной черноте ветвей. И в призрачном линейном гае, В стеклянном воздухе густом Ползут последние трамваи И огибают белый дом. 2 В кинематографе, в тумане, В мерцаньи пепельных древес Ковбои скачут на экране, Но скучно нам в стране чудес. На лестнице чужого дома, Взлетевшей в небо, как спираль, Нас женский голос незнакомый Волнует, и гремит рояль; И в жарких дансингах нелепых, В трамвае, в городских садах. За карточным столом, в вертепах И в подозрительных домах Мы ищем Вас в лесу хрустальном, Руками ловим смутный дым, В переполохе театральном Растерянно на мир глядим. И в этой трепетной погоне, Как пепел на ветру сквозном. Сложив корабликом ладони, Кусочек неба бережем. 3 Вы правы, страшный воздух тает. На подрисованных глазах Горошинами замерзают Потоки слез… Уже в садах И в скверах, как в огромных клетках, Среди муниципальных роз, Щебечут воробьи на ветках, Кричит в предместье паровоз. Но за стеклом автомобильным Свинец голубоватых век Нас давит холодом могильным, Так расстаемся мы навек. Что делать нам с любовным тленьем — Мы странный, мы смешной народ: Пусть с электрическим гуденьем Вас лифт на небо унесет, Чтоб снова мы могли в туманах Томиться на пустой земле, Захлебываться в океанах — В огромной голубой петле. Любовь предела не желает, В стесненьи тлеет, как огонь. Щетиною не обрастает, Просвечивает, как ладонь. |
