223. ПОВОРОТ РУЛЯ Мы вновь повернули на запад. Таков был средь ночи приказ Жестоких небес, адмирала И муз, вдохновляющих нас. Давно ли шумели деревья? И к смертным слетала весна, И средь театрального мира Всходила большая луна: И вот, снова хмурое море. Все рушится, тает, как дым, И гибнут испанские замки В лазури один за другим. Не замки, не башни, не залы, А хижина из тростника. Не лунные рощи, не пальмы, Не музыка издалека, А скудный и гибельный берег, Безмерно печальный простор, Суровый пронзительный ветер, Летящий навстречу нам с гор. Не грохоты рукоплесканий, А жалкий наш жребий червя. Библейские рыбы на ужин, Немного воды и огня. О, музы! Корабль отплывает. Непрочный и медленный он. А мимо плывут небоскребы, Качается весь небосклон. Все ближе и ближе в тумане Тот берег песчаный, страна, Где ждет нас прекрасная бедность, Заслуженная тишина. Пусть там неразумное сердце Поучится биться, страдать, Припомнит о песенном детстве, Которым учила нас мать. Пусть сердце подышит поглубже, — Земную судьбу оценя, — Возвышенным воздухом бедствий. Средь бедных ландшафтов храня Печальную память о небе, О музыке, о голубке, Летавшем над маленьким счастьем, О розе в холодной руке… 224. ПОСВЯЩЕНИЕ Я эти строки посвящаю всем, Кто перед гневом неба ужасался, Кто много плакал и ослеп совсем, Кто с городом прекрасным расставался. Нас погубил классический мороз И — север, север — время роковое, Нас погубили в царстве женских слез Два платья — черное и голубое. Нас погубила нежная зима. Не пламень, не полдневный жар, а холод, И не свинец в груди, а ты сама, Твой занесенный снегом дальний город. Был полон музыки печальной мир, Когда мы дом навеки покидали, Когда нас ласточки, как в монастырь, В изгнанье длительное провожали. О, как мы плакали, бросая дом! В сугробах замерзала наша Троя, И призрачным непрочным мотыльком Ушел кораблик наш искать покоя. Но нам нигде покоя не найти, Нам счастья полнокровного дороже Все бедствия и немощи в пути, Броди душа по свету, как прохожий. Броди в своей чудесной нищете, Средь розовых дубов твоя квартира, Присматривайся к женской красоте И слушай, как шумят деревья мира. Не вечно же вздыхать и плакать нам. Когда ты будешь снова жить на небе, Ты с ангельской улыбкой вспомнишь там Об этом беженском и черном хлебе. 225. ЭЛЕГИЯ
Мы жили, как птицы в лазури, Мир был, как огромный цветок, Но черные, черные бури Нас выбросили на песок, И скуден был берег спасенья — Бесплодная вовсе страна, За громом кораблекрушенья Торжественная тишина. И мы с умиленьем взирали На камень и пепел холмов, На эти суровые дали И зелень библейских дубов. Все переменилось, все стало Печальным и важным, как смерть. Шел дождь на прибрежные скалы, Чернела небесная твердь. Не музыка, не балерина, Не розовые облака, А горести блудного сына И хижина из тростника. О, муза, в восторге летаний Уже ты не будешь опять Под аплодисменты собраний Сердца и вниманье пленять. Как жница над божьей пшеницей, Ты будешь прилежно, до слез, Склоняться над каждой страницей, И будет тяжелым твой воз. Мир только туманная смена Трудов, декораций, все — дым: Сегодня любовная тема, Прелестные руки и Рим, А завтра — разлука, могила, Принц и свинопас — близнецы, И вечность, как ветер Эсхила, Колеблет лачуги, дворцы… Париж. 1932 226. НА ФЕРМЕ Какое обилие пищи И утвари в фермерском доме, Как лают овчарки на нищих, Какие волы на соломе. Но надо вставать с петухами, Заботиться о винограде И деньги беречь под замками Под сенью счастливых Аркадий. Душа моя, ты — чужестранка, С твоей ли небесной гордыней И жить на земле, как служанка, Быть трудолюбивой рабыней? Ты в этом хозяйственном мире Чужая, как роза в амбаре, Тебя затолкали четыре Стихии на шумном базаре. С печальной улыбкой, сквозь слезы Под фермерские разговоры, Ты смотришь на тучные лозы, На зелень дубов и на горы. Ты знаешь, что здесь мы случайно, В прелестной, непрочной темнице Что шорох деревьев и тайна Небес или тучность пшеницы, И весь этот мир — только сцена, Где мы кое-как разыграем Коротенький фарс и средь тлена И прелести хрупкой растаем. |
