209. «В пылающих розах…» В пылающих розах Цыганская шаль, В туманных морозах Прекрасная даль. Любовь на пороге, Письмо — на столе — О дальней дороге И о короле. И легкие сани Приносят гусар. В ночном ресторане Под ропот гитар. Цыганка забьется В падучей грудной, Шампанское льется Прохладной рекой. И вот — розоватый Хрустит листопад — Доходы с богатых Имений летят. Так в северной власти В сугробах сердца Пылают от страсти Под звон бубенца. 210. «Мы начинаем день тревожно…» Мы начинаем день тревожно: Ну как бы не разбить чего, В сосуде хрупком осторожно Храним небесное вино. Кипит трагический напиток В голубоватом хрустале, Но тысячью цепей и ниток Влечет и клонит нас к земле. Автомобильным поворотам Не доверяя, как мечтам, Мы переходим мир с расчетом, Как шумный уличный бедлам. Темнеют заросли природы, Но под защитой светлых лир Растерянные пешеходы Пересекают бренный мир. Подхватывает нас теченье, Как палуба, земля скользит, От грохота и опьяненья Все кружится, и нас тошнит. И вдохновенными слезами Мы плачем горестно потом Над голубыми черепками, Над пролитым впотьмах вином. 211. «Падают корабельные стены…» Падают корабельные стены, От тропических штормов устав, Пароходные плачут сирены, И взывает средь звезд телеграф. Но никто этих воплей не слышит — Мир уснул. На далекой земле Люди спят под надежною крышей, На удобных постелях, в тепле. Только шумным беспутным поэтам, Полуночникам и чудакам, Слышен голос грудной пред рассветом, Прилетевший с морей к кабакам. В этом мире прекрасном им скучно, Все им чудится и в тишине, Что не все стало благополучно В самой благополучной стране. 212. ПОГОНЯ
Люблю пороховую синеву Над башенками в штормовых ознобах, Где розовую девичью Москву Мы берегли и кутали в сугробах. Она росла снегуркой восковой, И, опустив огромные ресницы, Ходила с песней за водой, На пяльцах вышивала плащаницы. И вдруг ушла народная душа За табором в цыганские улусы. Мы собирали, горячо дыша, Отечество — рассыпанные бусы, Нам пели на колодцах журавли, И рыцарских коней носили тропы. Так мы в погоне средь степей нашли Уроненную туфельку Европы. 213. «Бог любит бедных стихоплетов…» Бог любит бедных стихоплетов — Бездельников и чудаков, И книжки их без переплетов В дыму табачных облаков. Он любит их удел счастливый И рифмы для плохих стихов Подсказывает терпеливо С блаженных райских берегов. Они слова на север сеют, От споров гибнет тишина, Они от злости зеленеют, От зависти и от вина. Но в этих галстуках небрежных, В дырявых сбитых башмаках, То в близоруких, то в безбрежных Туманных голубых глазах, — В ничтожестве и прозябаньи Нам слышен отдаленный лет Небесной музы и дыханье Прекрасных ледяных высот. 214. «Ты бьешься над зябким созданьем…» Ты бьешься над зябким созданьем — Над розой поэм. Снег идет, И ты согреваешь дыханьем Холодное сердце, как лед. Но льдинка растает едва ли, А розы — мечтательный вздор, Поэму твою освистали, И воздух стал воздухом гор. Разводит сапожник руками Над бедным твоим башмаком, И все, как в плохой мелодраме, Кончается смертью потом. И кажется жизнь безголосой Ничтожной подругой мечты, Когда за ночной папиросой О смерти подумаешь ты: Жестокое сердце истлеет, И листики музы твоей Забвенье земное развеет, Как ветер полярных полей. 215. «Чуть воздух замутив хрустальный…» Чуть воздух замутив хрустальный, Холодный воздух синевы, Ледок ломая музыкальный, Покинем этот мир и мы. Еще волнуются невежды И о прекрасном говорят, Но красота смежает вежды И сходит робкой тенью в ад. Там будем плакать мы от скуки В тени безлиственных древес, Ломая призрачные руки Под сводом пепельных небес. Там в адском мраке зал и лестниц, В сияньи обреченных глаз Среди прелестных смутных грешниц Я встречу, может быть, и Вас. Париж. 1931 |
