121. АННА Средь бурь и прекрасных ненастий, Как мачта средь звезд и морей, Как гибкая ива во власти Гитарных кастильских ночей, Трепещет, склоняется Анна Над синей и страшной водой Пленительных глаз Дон-Жуана, Где мир отразился пустой. Не верь никаким уговорам, Мужским непонятным слезам, Красивым и ловким танцорам, Поэтам и синим глазам — Все только начало разлуки, Ты будешь сгорать от стыда, Ты будешь заламывать руки, Покинутая навсегда. О, в шорохе платьев туманных В темнице своей кружевной Останься для вздохов гитарных Запретной страной. 122. РОМАН Ты — африканское объятье, Ты — пальма, ты — высокий храм. Ты в черном шумном бальном платье По лестнице нисходишь к нам. И с легкомысленным поэтом Дыханье делишь, пьешь вино, Усталая, перед рассветом Ты говоришь: «Мне все равно»… Но угасает жар романа, Как тлен шампанских пузырьков. Увянут милые румяна, Умолкнет музыка балов. Ты располнеешь в жизни душной, У мужа в клетке золотой, Ты станешь теплой, равнодушной, Благополучной и земной. Меняет голоса эпоха. А легкомысленный поэт? Наверное, он кончит плохо Среди своих житейских бед. И прочитав о том в газете, Твой муж, солидный человек, Вздохнет и скажет о поэте: — Стихи в американский век… 1937 123. ВЕРНОСТЬ В слезах, в одиночестве вечном, В терзаниях — ночи без сна, В прекрасном порыве сердечном Склоняется к слабым она. Как Троя, как крепость в осаде, В которой воды больше нет. Представлен к высокой награде Ее комендант и поэт. О, верность и ум коменданта Отмечены на небесах: Бессмертьем — душа, и талантом, Звездою алмазною — прах. И новая там Андромаха Стоит на высокой стене, Взирает на битву без страха В прелестной своей тишине. Ты, льющая слезы над телом, Когда погибает герой, Зачем ты к нему не слетела На помощь средь битвы такой? Зачем не склонилась спасеньем К слабейшему, к мукам таким, Его не оплакала пеньем И не разрыдалась над ним? 1937 124–126. КОЛОДА КАРТ
1. «В колоде 52 карты…» В колоде 52 карты. Это — Наварра и Арагон, Франция, роза Декарта, И Кастилия — гитарный звон. Четыре короля и дамы, Строй пик и сердец. Зеленые поля и храмы, Где золотой телец. Четыре игральных масти: Кастилии каравелльный флот, В Атлантике божьи страсти, Где «Санта-Мария» плывет… 2. «И в золоченой карете…» И в золоченой карете (Не профиль, а бог, медаль) Людовик — как на монете — Едет в прохладный Версаль. О лилии тучных бурбонов И под глазами мешки! О фавориток и тронов В темных боскетах грешки! А если звон шпаги, Взмах шляпы с пером и поклон, И глоток из плетеной фляги, Это — Наварра и Арагон. Но смерть голубую колоду Тасует костяшками рук, Ставка — жизнь за свободу. Угодно, любезный друг? 3. «И, потирая руки…» И, потирая руки, Садится бледный игрок, Сначала так, от скуки, Потом вызывая рок. И в этой схватке с роком Все кажется сквозь туман, Что золото тяжким потоком Течет в дырявый карман. Но смерть прикупает к восьмерке. Туз! И во цвете лет Гибель на апельсинной корке. Девятка, и ваших нет! И республика в буре ломает Лилии и дубы, Карточный домик сдувает С зеленых полей судьбы. 1937 127. ШУМ ПЛАТЬЯ… Шум платья на балу, — как парусина Высоких и прекрасных парусов, Шум корабля… А мачты — древесина Воспетых столько раз дубов… Ты — роза! В бальной зале Ты поднимаешь радостно бокал, И пузырьки рождаются в бокале, В шампанском, в царстве люстр, зеркал. Но мир другой — огромный и печальный Бушует тайно за твоим челом, И даже в суматохе бальной Нельзя забыть под музыку о нем. И, вспомнив про моря, дожди и слезы, Ты умолкаешь… Облака плывут… И две слезы, как маленькие дозы Соленых вод, из глаз твоих текут… 1937 |
