248–249. СТИХИ О ПАРОХОДЕ I. «Торговый неуклюжий пароход…» Торговый неуклюжий пароход В сияньи голубых латинских вод. Без крыльев мачты, жалкая труба, Тяжелый груз и скучная судьба. Не торопясь — так, пять иль шесть узлов, Идет он мимо райских берегов. На берегу — луна, миндаль цветет И женщина о небесах поет. Шумят дубы, то — летняя гроза, То первая больших дождей слеза, Но прозаичен хмурый капитан, Что для него слеза небесных стран? Вот будет скоро он на берегу, Съест в ресторане порцию рагу, Запьет его отличнейшим вином, За счастьем сходит он в игорный дом. Резвится вслед за кораблем дельфин, Играет средь пленительных пучин. Чему ты, глупый, радуешься так? Ведь этот пароход — печальный знак: На Кипре, где забвения зола, Твоя богиня умерла. II. «Пять чувств и пять материков…» Пять чувств и пять материков. Дубы дубрав и лавр Европы. Хозяйство, пряжа и альков Трудолюбивой Пенелопы. Вот солнце из памирских гор Огромным шаром выплывает, И Африки звериный хор Зверинец нам напоминает. Америка — за морем. Где? Как новый Карфаген из гроба, Дрожит на нефтяной воде Гудзона башня небоскреба. В сияньи райской наготы Австралия средь океаний В араукариях с луны Живет в своем счастливом плане. И белый, белый пароход, Какой рисуют на плакате, Торжественно в дыму плывет В большом тропическом закате. Как будет жаль покинуть вас — Дубравы, пальмы, горы, воды. Не оторвать влюбленных глаз От закругленных плеч природы. Меня не будет на земле, И все останется, как было, Кипеть в страданьи, как в котле, Цвести на берегу могилы. Париж. 1935 250. «Быть может, лихорадит нас, и мы…» Быть может, лихорадит нас, и мы Больны, и бредим в холоде зимы. Ведь если б были мы в своем уме И не томились в мире, как в тюрьме, Не проливали бы моря чернил, Не тратили бы на пустое сил, Ведь если бы не этот страшный жар Температур высоких, как пожар, — Наверное бы процветали мы На холоде практической зимы, Имели бы имущество, и дом, И уважение в кругу земном. Париж. 1935 251. ПОСЛЕ ЛЕТА
Ты вся еще в загаре лета. Как расточительный богач, Живет на золоте планета У моря, где играют в мяч. Теперь ты снова в доме тесном, В закрытом платье городском, Ты вспоминаешь о небесном, О южном береге морском. Я на тебя гляжу с Парнаса, Из зимних стран, со снежных гор, Я вижу пляж, зонты паласа, Купальщиц, белых чаек жор. Я вижу, как в часы купанья Ты шла в сандалиях на пляж, Средь воздуха и ликованья, Каких не знает север наш. Еще я вижу путь, опасный Для кораблей, сердец и лир, И тот спокойный и прекрасный, Безоблачный, счастливый мир — Мир девушки и христианки, Куда дороги вовсе нет Для легкомысленной беглянки, — Для музы, для тебя, поэт, Тот мир девический, в котором Твоя душа блаженно спит, Где жизнь, с ее бумажным сором, Бессильно бьется о гранит. Как странно! Глыбой вертикальной Стоит большой парижский дом, В провале лестницы спиральной Грохочет лифт глухим баском, А я услышал море, скрипку, Залив увидел, как дугу, Тебя, как золотую рыбку, Лежащую на берегу. 252. ВОКРУГ СВЕТА Дымят большие пароходы И в Африку везут, как в ад, Консервы, пушки, гимны, оды, Веселых молодых солдат. В Джибути, средь жары и лени, Сидят в кофейнях, виски пьют Искательницы приключений, Авантюристы, темный люд. В Аддис-Абебе львы и кошки, Дым эфиопских хижин, прах. Там женщины пекут лепешки На эвкалиптовых дровах. Как розу, продают на рынке Рабыню — бархат черных глаз, Стучат копытца по тропинке — Под зонтиком на муле рас. В Александрии грубый хлопок Милее бирже орхидей, И черный дым валит из топок Величественных кораблей. Мосул. Подземная природа Рождает нефть, как сладкий мед, И по трубе нефтепровода Она в британский банк течет. И глаз Британии из бури, — Следя за графиком дорог, — Аэроплан летит в лазури, Идут верблюды на восток. И дальше — север, хлопья ваты, Дождь парашютов, красный штаб, И блоковский медведь косматый С объятьем страшных мягких лап. Как много за стеклянной крышкой Морей и гор — огромный мир, А мы слепим глаза за книжкой В потемках городских квартир. Меня влекут вокзалы, доки, Пакгаузы и жизнь портов, Божки из Африки, высокий Конец Рембо, его стихов. Подумать только, есть на свете Малайский порт, веселый бар И на высоком табурете Красотка — золотой загар. Бушуют пьяные матросы И пляшут джигу — тон и гром. Патрон, голландец красноносый, За стойкой разливает ром. Каналья в шелковой рубашке С малайцем шепчется, и вот Хрустят фунтовые бумажки. Шпионы? Опий, кровь, комплот? И в этом сне, в притоне злачном Прекрасный бархат черных глаз Среди плевков, в дыму табачном На небо увлекает нас. |
