142. «Пример солдата — верность, постоянство…» Пример солдата — верность, постоянство. Стояла крепость — пороху заряд, Утес империи и христианства, Максим Максимыч, пушка, горсть солдат… И помните, как в дымной сакле Бэла, Когда в ауле пировал народ, Для молодого офицера пела, Его сравнила с тополем высот, Как с возвышенья крепостного вала Казалась ей печальною земля, Как плакала она и умирала, Последний вздох с возлюбленным деля. Вы помните, как лучшие страницы Одной строкой другая превзошла На белой грибоедовской гробнице: — Зачем пережила любовь моя… Не пленники с поникшими главами, Не табуны коней в большом числе, А девушка с персидскими глазами, Которую увозят на коне. Пою, Кавказ, твою войну за это И гор твоих туманных молоко, За то, что лиру русского поэта Они настраивали высоко. 143. «С кем вы теперь, о горы вдохновенья?..» С кем вы теперь, о горы вдохновенья? Какой поэт на вас глядит в слезах? Все продолжается орлов паренье, Прославлен в смуглой красоте Аллах, И дева гор с кувшином за водою Идет, как раньше, к милому ручью, Но стал печальным голос за горою, И битва жизни кончилась вничью. Набег был неудачен для героя: Светила слишком яркая луна, В аул вернулась половина строя, И смерть в сраженье — храбрецу цена. Витает высоко душа поэта — Прекраснее нет цели для стрелка. И со свинцом в груди — Арагва? Лета? — Он слушал, как шумит стихов река. Но покидая мир (в дорогу сборы!), Где пленником томился столько лет, Благодарил он голубые горы За страсть, за голос девы, шум побед. Журчит ручей, подобен горной флейте, И наполняет влагою сосуд. О девы гор, несите, не пролейте, Нести кувшин — такой прелестный труд. 1938 РОЗА И ЧУМА (1950) 144. «Когда средь бури сравниваю я…» Когда средь бури сравниваю я Свою победу с пушкинскою славой, Мне кажется ничтожной жизнь моя, А сочинение стихов — забавой. Зима? Воспета русская зима. Кавказ? Воспето гор прекрасных зданье, И в тех стихах, где «розы и чума», Мы как бы слышим вечности дыханье. Горам подобна высота стола, И утешеньем служит за горами, Что ты слезу с волненьем пролила И над моими темными стихами. 1946 145. «Свой дом ты предпочла тому…»
Свой дом ты предпочла тому, Кто новый мир открыл, Ты выбрала себе тюрьму В краю приморских вилл. Но в этом доме (моря гладь И очень много роз) Чего-то будет не хватать, Каких-то бурь и слез. О, льется времени вода, А нам забвенья нет! Ты не забудешь никогда О том, что был поэт! О, как шумел над головой Печальный ветер скал, Когда он говорил с тобой И руки целовал! Порой, в невероятных снах, Где все наоборот, Услышишь ты, как в облаках, Прекрасный голос тот. Проснешься ты как бы от гроз, И будет в тишине Подушка, мокрая от слез, Что пролиты во сне. 1939 146. «Как две планеты…» Как две планеты — Два огромных мира: Душа с душою Встретились, коснулись, Как путники среди пустынь Памира, И вновь расстались, разошлись, Проснулись. Но мы успели рассмотреть в волненье Все кратеры, все горы и долины, Песок тех рек и странные растенья На берегах из розоватой глины. И, может быть… Как в тихом лунном храме И в климате, насыщенном пареньем, Заплаканными женскими глазами И на меня смотрели там с волненьем? И удивлялись, может быть, причине Такой зимы, тому, что — снег, что хвоя, Что мы в мехах, фуфайках и в овчине, Что небо над землею голубое. 1939 147. НАЕЗДНИЦА Ты птицею в тенетах трепетала, Всего боялась — улиц, замков, скал. Пред зеркалом прическу поправляла, Как собираясь на придворный бал. Ждала тебя, как в книге с позолотой, Как в сказке, — хижина и звук рогов, Волненья упоительной охоты И шум метафорических дубов. Как ножницами вырезаны листья Деревьев, что торжественно шумят, Как римские таблички для писанья Покрыты воском, как латынь звенят… Наездницей летела ты в дубравы, Шумели бурно книжные дубы, И, может быть, сиянье милой славы Уже касалось и твоей судьбы. 1940 |
