2. «На светлом лице Европы…» На светлом лице Европы — Улыбка, печальная тень. Летит загнанная антилопа, Спасается в чащах олень. Прекрасной белой рукою Европа держит с трудом Копье, коней и Трою — Свой тысячелетний дом. И страшно за участь дальних Ее кораблей и квадриг, За судьбы ее хрустальных Фонтанов и книг. Европа, средь птичьего гама Прекрасен твой черный закат: Так только высокие храмы Средь бурь на ветру горят. 3. «Ты строила водопроводы…» Ты строила водопроводы, Дороги, арки мостов Под клики свободных народов, Под шум благородных дубов. Кто ж средь римской скуки Знал, что вот побегут Легионы! Что виадуки, Как легкий сон, упадут! Не кафры, не страшный шепот Пальм и дубов, не страх, Не ночь, не варварский топот На Елисейских Полях. Страшнее: душа, сомненья, Жажда смерти, тоска, Муз заглушенное пенье, Уставшая править рука. 4. «Там-тамы бубнят от гнева…» Там-тамы бубнят от гнева. Вращая белками глаз, Шоколадная нежная дева В джунглях целует нас. Но воздух рая недвижим — В райской черной стране, В тиши тростниковых хижин Мы плачем, как дети, во сне О голубоглазой Европе, О мраморе стройных колонн, С глухой негритянской синкопой Мешая арийский пэон. Неужели затравленной лани Никак не избегнуть пик? Неужели средь завываний Умолкнет тот сладкий язык, На коем, сквозь вздохи и слезы, Даже с грубою буквою «ы» Мы такие стихи о розах Писали во время чумы!.. Париж. 1932 ПЯТЬ ЧУВСТВ (1938) 103. «Не надо грузными вещами…» Не надо грузными вещами Загромождать свою судьбу: Жизнь любит воздух, даже в драме, Шум ветра, прядь волос на лбу. Не дом, на кладбище похожий, А палка, легкое пальто И в чемодане желтой кожи Веселое хозяйство то, Что мы берем с собой в дорогу — Весенних галстуков озон, Из чувств — дорожную тревогу, Из запахов — одеколон. 1935 104–106. НОВАЯ АМЕРИКА
1. «О первые знаки прекрасной и страшной эпохи…» О первые знаки прекрасной и страшной эпохи… О каравеллы… О желтые флаги чумы… О под пальмой зачатая жизнь и любовные вздохи, Пуританские громы, органы небес и псалмы. Все в черных одеждах и шляпах. Но чист этот белый, Как помыслы праведников, отложной воротник. Жизнь — море. Как Ноев ковчег на волнах каравелла, Доносится из темноты о спасении крик. Но время течет не ручьем, а гигантским потоком. На гибель несчастного некогда нам поглядеть. Уже он в кипящей геенне горит с лжепророком, И ангельских труб слышен голос — печальная медь. Вздувается парус дыханьем из огненной пасти. О новый Израиль! О вопль псалмопевца средь слез! Корабль вертоградом расцвел, корабельные снасти, Как струны давидовой арфы, как музыка гроз. Объята вселенная страшным и дивным пожаром. Все громче органы ревут и псалмы пуритан, Все ближе Сион — с каждым новым небесным ударом, Качается, как Немезиды весы, океан. А грешник — в геенне, и мельничный жернов на вые. Но в час торжества невозможно никак позабыть, Как были заплаканы эти глаза голубые, Как голос взывал из пучин о желании жить. 2. «Мир снова, как палуба в черном густом океане…» Мир снова, как палуба в черном густом океане. Под грохот ночных типографских свинцовых страстей Над пальмами солнце восходит, поют пуритане, И утренний ветер стал гимном средь лирных снастей. Что мы покидаем навеки? Немного. Жилище, чернильницу, несколько книг. Что значит чернильница или берлога В сравненье, когда расставания миг? О это волненье на дымном вокзале, Когда чемоданы, как бремя, несут, О грохот багажных тележек! Из стали — Огромные стрелки вокзальных минут. Терзает, как червь, нашу душу сомненье. Кто прав? Судия или ты, человек? И в хлопанье крыльев орлиных, и в пенье Рождается новый мучительный век… 3. «Мечтатель, представь себе нефтепроводы…» Мечтатель, представь себе нефтепроводы, Лет аэропланов и бремя трудов, Дым топок, вокзалов и труб, пароходы И бархатный глас пароходных гудков. Представь себе грузы, системы каналов. Движенье атлантов до самой Москвы, Пакгаузы фруктов, теплицы вокзалов, Вулканы пшеницы, амбарные рвы. Грохочут экспрессы средь тундр и сияний, Трубят ледоколы в торжественный рог. Жизнь — график прекрасных стенных расписаний, А рейсы — Архангельск и Владивосток. Ты будешь такой — Вавилоном, Пальмирой Иль Римом! Хотим мы того или нет. Ты будешь прославлена музыкой, лирой, Но будешь ли раем? Мужайся, поэт! Ведь, может быть, в час торжества и обилия света, Под музыку гимнов, органов, свирелей, псалмов, Никто даже и не посмотрит на гибель поэта В кромешных пучинах, в геенне кипящих валов. 1936 |
