128–132. ПОЭМА О ДУБЕ I. «Тростник в зефире вдохновенья…» Тростник в зефире вдохновенья Трепещет, гнется, слезы льет. Он существует, он — растенье, Он мыслит, чувствует, живет. Тростинка слабая не может Бороться с Богом: прах и тень. Благоразумие отложит Копеечку на черный день. Как в школьной басне Лафонтена: Склонись, о смертный, пред судьбой, Чтоб долго жить, чтоб в царстве тлена Украсил мрамор путь земной. II. «Предпочитаю гибель дуба…» Предпочитаю гибель дуба Средь молний и орлиных сил, Прекрасный голос, громы, трубы, Трезубец бури, шум ветрил! Предпочитаю шаг нелепый, Шум черных платьев на балу, И дуб, разбитый небом в щепы, Любви трагической золу. Приветствую удары грома, Мильонные тиражи книг, Народ средь бури ипподрома И птиц стальных моторный крик. Или в классической манере: Минервы ветвь, перунов глас, И лавр, и перси юной дщери — Героям, посетившим нас. III. «Душа, ты счастье, гибель, муки…» Душа, ты счастье, гибель, муки Разделишь с тем, кто одинок, С рабом фракийским, что разлуки Перенести в плену не мог. С тем зверем, что в последней драме, Уже сраженный тучей стрел, Затравленный навеки псами, Сражался, умирал, хрипел. С тем кораблем (о моря влага!) Что под огнем эскадр, в аду, Не опустил на мачте флага, А предпочел пойти ко дну. Так дуб шумел на поле зренья Под христианским небом бурь, Не веря, не ища спасенья И не надеясь на лазурь. Но ты течению покоя Биенье сердца предпочел И биографию героя — Возне трудолюбивых пчел. IV. «Наш климат — музы и стихии…» Наш климат — музы и стихии. Я посетил сей страшный мир В его минуты роковые, Я разделил с богами пир. Я видел близко гибель Рима, На стогнах травку, где сенат, Эскадру кораблей средь дыма… Галеры? Дым из труб? Закат? Я видел дуб в бореньях бури, В сияньи молний голубых, Геракла, бьющегося в шкуре, И час, когда герой затих. V. «Зачем ты арфа, а не доски!..» Зачем ты арфа, а не доски! Ты был бы мирным кораблем, Носил бы синие матроски, Пришли бы тараканы в дом. Мой брат, я видел, как без слова Торжественно ты погибал Под гром «Бориса Годунова» Среди лесных концертных зал. Мой брат, в железной страшной клетке Металась буря бытия, И, сорванный с родимой ветки, Кружился в этой буре я. Нас погубила буря эта, Шум платья на балу пустом, И слабость бедного поэта — Медь музыки и счастья гром. А вы, тростник благоразумный, Склонитесь же (в который раз), Чтоб уцелеть сред бури шумной. Вы всех переживете нас. 1935 133–135. ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ ПОЭМА 1. «Ты — странный мир, где руки…» Ты — странный мир, где руки Как лед, и пламень — рот, Где люди терпят муки И вечный снег идет, Где путник в упоеньи Твердит пред смертью стих, Внимая в отдаленьи Призывам арф твоих. Ты — странный мир, где груди — Ледок, а сердце — сад, Где погибают люди: В цветке смертельный яд. На карте приключений Ты — царство пихт для нас, Край северных оленей, Ты — атлас, где атлас. Но в стуже мирозданья, Средь ночи мировой, Как тушь для рисованья Чернеющей, глухой, Ты всё, что есть в поэте С небес — небесный страх, Смерть лебедя в балете И Моцарт, весь в слезах… 2. «Жил смуглый и печальный…» Жил смуглый и печальный В Аравии поэт. Журчал фонтан хрустальный В садах его побед. Он алгеброю хляби Поэзии сверял, Друг звезд и астролябий, Шатров и книжных зал. Вращался глобус в зале Планетой голубой, И звезды озаряли В пустыне путь земной. Шел караван верблюдов. И не было воды На донышке сосудов. О, жажда! Где ж сады? Как пальму или воду, Тебя искал араб, Как воздух и свободу Галерный ищет раб. Оазис в отдаленьи Возник — глазам обман. Как робкое волненье, Газель мелькнула там. И он с тоской газели Твои глаза сравнил, Уже средь пальм, у цели, Уже совсем без сил. |
