Мы помним жаркие теплушки,
Березовый пшеничный край,
Растрепанные деревушки,
Вороний разоренный грай.
Как медленно тянулось время
На циферблатах часовых,
Россия, поднимая бремя,
Все медлила на узловых.
А ты нас дома поджидала —
Когда мы хлеба привезем,
И книжку умную читала
За письменным моим столом.
Но человек в домах кирпичных
Не только книжным словом сыт,
И сладко на зубах столичных
Крестьянский каравай хрустит.
Мы ехали в людской обиде,
В большой тревоге, в тесноте,
И, на мешках пудовых сидя,
Мы думали о красоте:
То Рим представится нам ярко,
То палисандровый рояль…
Дымила горькая цигарка,
Дымилась встрепанная даль.
Ну вот и станция. И точно —
Мелькнула зелень фонарей,
И снова мы засели прочно,
Доехать бы уже скорей!
И, отцепив себя от груза,
Наш паровозик — ну и ну —
Покинул поезд, как обузу,
Как нелюбимую жену,
(Из Сормова еще осанка)
Бежит на водопой, трубя,
И там глухому полустанку
Рассказывает про себя.
Послушать, — разведешь руками:
Америка! — летун какой —
Как будто не ползли часами
Версту крутую за верстой.
Но станционные домишки
Внимают в трепете ему,
Деревья — много лет без стрижки —
Качают головой в дыму.
Мы помним эти ожиданья,
Когда пропущен всякий срок,
И подступают уж рыданья,
Но стрелочник трубит в рожок.
Он длинный поезд отправляет,
Рассейский несуразный воз,
И за крушенье отвечает,
Когда летит тот под откос.
