233. «Без роз и без приветствий…» Без роз и без приветствий Отчаливаем мы В большое море бедствий В час непроглядной тьмы. Но жизненных трагедий Прекрасен воздух, чист. Он к неприступной леди Несет дубовый лист. Кружится в страшной буре Оторванный листок, Обугленный в лазури, И падает у ног. О, в громе потрясений Нам есть о чем вздыхать, Влача стихотворений Томительную кладь. Нам есть о чем — о многом Поплакать на суде, Под заключеньем строгим На хлебе и воде. 234. ЯБЛОНЯ В ЦВЕТУ Все реже высокое небо Волнует сердца и умы, И хижины бедных без хлеба Во время суровой зимы. В холодной и белой больнице, Вступив с лихорадкой в игру, Больной на постели томится, Вздыхает и бредит в жару. Идет на базар за покупкой С корзиной жена бедняка, Цепляются дети за юбку, А денег — два-три медяка. На узкой скамейке бродяжка, Оборванный, пьяный, как дым, И легкий, как в бурю бумажка, Дрожит под пальтишком своим. Швея до зари за копейки Слепит голубые глаза, На жердочке спит канарейка, И платье шумит, как гроза. Шарманщик приносит шарманку За валиком валик разбит, Пародией на итальянку Механика эта хрипит. И вдруг за окошком стеклянным, Земной вопреки суете, Весна расцветает туманно В прелестной своей красоте, Вдруг яблоня нежным виденьем Слетает к лачуге с небес, К больнице летит с утешеньем, Заглядывает под навес. И к ней похудевшие руки Протягивает человек, В больничной тревоге и скуке Иной начинается век. Вдруг вспомнил бродяга с бульвара О сельских дорогах в тиши, О милых ночлегах в амбарах, В кустах, в деревенской глуши. И женщина в бедной лачуге, Забыв хоть на миг про беду, В своем заколдованном круге Всплеснула руками в чаду. Ей сверху веселая швейка Исколотой машет рукой, Распелась вовсю канарейка, И солнце играет иглой. Всем кажутся вопли шарманки, Как по мановенью руки, Грудным голоском итальянки, Летят старику медяки. Так несколько яблонь в цветеньи Весь мир изменяют к весне, — Небесных садов утешенье В холодной и скучной стране. 235. У ОКНА Тебе не быть счастливой никогда, Здесь слишком много бедных и бездомных, Чтоб можно быть счастливым без труда, И трудно петь рабу в каменоломнях. Здесь слишком много вздохов, пеней, слез, Медлительных надгробных причитаний, Воспоминаний до седых волос, Больших разлук и горьких расставаний. Вот почему ты маешься, не спишь И вянешь, как цветок в тюрьме хрустальной, Луной плывешь над черным царством крыш И ангелом над хижиной печальной. И рано утром, подойдя к окну, Глядишь на город утренний сквозь слезы, На эту городскую тишину, Надым восторженного паровоза. Ведь там, куда летит он, — мир, холмы, Быть может, виноградник или море, Смолистый воздух кораблей, дымы Пастушьих хижин, пастухи и горы… Но даже ради этой красоты, Журчащих ручейков, олив, идиллий, Утешиться не пожелаешь ты. Так неутешны люди в церкви были, Когда им пели там о небесах, И о потерянном навеки рае, О бедных галилейских рыбаках, О мрежах и о голубиной стае… 236. «Печально склоненная ива…» Печально склоненная ива И выстрел во мраке ночном, Иль червь гробовой торопливый И сей погребальный псалом, Иль даже твоя восковая И ангельская красота И эта тревога земная, Сошедшая к нам неспроста, Все — смертному напоминанье, О том, как прекрасно во зле Непрочное существованье На маленькой скучной земле. Мой ангел! Из дали лазурной Зачем ты на землю слетел? Зачем на печальной и курной Планете о рае нам пел? Мы слушаем голос небесный, Слетевший к хибарке с вершин, Томимся в темнице телесной И плачем потом без причин. Мильоны, мильоны влюбленных. Вот так же, при бедной луне, Вот так же, под ивой склоненной В такой же печальной стране… |
